на гнусных тварей. Лю Хань не сомневалась, что Бобби Фьоре не стал бы считать себя героем китайского народа. Жизнь с ней помогла ему немного измениться, но Бобби продолжал оставаться чужеземцем.
Для нее не имело значения, что он умер как герой. Уж лучше бы он вернулся к ней в хижину, чужеземный и странный, но живой.
— Тебе удалось услышать еще что-нибудь интересное? — спросил торговец домашней птицей.
Конечно, его интересовали слухи, связанные с чешуйчатыми дьяволами.
— Что ты хочешь за цыплячьи спинки? — спросила она, не отвечая на его вопрос.
Продавец назвал цену. Лю Хань на него прикрикнула. Он завопил в ответ. Лю Хань принялась торговаться с таким остервенением, что даже сама удивилась. Лишь спустя несколько минут она сообразила, что нашла безопасный способ выплеснуть свою скорбь по Бобби Фьоре.
Однако ее вопли задели торговца за живое.
— А я говорю тебе, глупая женщина, что ты слишком скупая, чтобы жить на свете! — заорал он, размахивая руками.
— А я тебе скажу, что маленькие чешуйчатые дьяволы особенно старательно ищут таких, как ты, так что вам следует сохранять осторожность! — Лю Хань тоже принялась размахивать руками.
Одновременно она внимательно наблюдала за лицом торговца домашней птицей, надеясь, что он поймет смысл ее слов «таких, как ты» — и сообразит, что она имеет в виду коммунистов, а не ворующих у простых людей продавцов. Он кивнул, потому что прекрасно понимал Лю Хань.
«Интересно», — подумала она, — «сколько времени он уже этим занимается — ищет и находит в каждом слове двойной смысл».
Она совсем недавно вступила в ряды заговорщиков, однако, ей удалось сообщить необходимую информацию. Даже если чешуйчатые дьяволы слышали их разговор и поняли каждое слово, которое она произнесла, они не сообразят, что именно она сказала торговцу домашней птицей. Теперь Лю Хань и сама научилась конспирации.
Глава XIX
В Лондоне собралось великое множество солдат, представителей ВВС Великобритании, военных моряков и правительственных служащих. Немцы, а вслед за ними ящеры подвергли город отчаянным обстрелам с воздуха. Бомбы и пожары расчертили его страшными черными полосами разрушения и опустошения. Все вокруг повторяли одно и то же: «Этот город не имеет ничего общего с прежним Лондоном».
И, тем не менее, для Мойше Русси он представлялся земным эквивалентом рая. Никто не провожал его хмурым взглядом, когда он шагал по Оксфорд-стрит в сторону дома номер 200. В Варшаве и Лодзи он чувствовал себя так, будто у него на груди по-прежнему красовалась звезда Давида — даже после того, как ящеры прогнали нацистов. Да и ящеры здесь за ним не охотились. Их тут просто не было. Мойше по ним не скучал.
А то, что англичане называли лишениями, казалось Мойше изобилием. Жители города, в основном, питались хлебом, картошкой, репой и свеклой, и все выдавалось по карточкам, но никто не голодал. А его сын Ревен даже получал недельный рацион молока: не так чтобы очень много, но Мойше вспомнил свои учебники по диетологии и решил, что малышу хватит.
Перед ними извинились за скромную квартиру в Сохо, которую удалось выделить их семье, но из нее получилось бы три таких, в которой они жили в Лодзи. Вот уже несколько лет Мойше не видел столько мебели — тут ее не использовали в качестве топлива. А горячая вода лилась прямо из крана.
Охранник в жестяной каске, стоявший перед зданием Международного агентства Би-би-си, кивнул, когда Мойше показал ему свой пропуск, и он вошел внутрь. Его ждал Натан Джакоби, который пил маленькими глоточками эрзац-чай, такой же отвратительный на вкус, как и все, что можно было достать в Польше.
— Рад вас видеть, мистер Русси, — сказал он по-английски, а затем сразу перешел на идиш: — Ну что, пойдем прищемим мерзким ящерам их мерзкие хвосты?
— С удовольствием, — искренне ответил Мойше. Он достал из кармана обращение. — Последняя версия, сюда включены все замечания цензуры. Я готов к записи передачи.
— Отлично, — Джакоби снова заговорил по-английски.
Как и Дэвид Гольдфарб, он легко переходил с одного языка на другой, иногда даже складывалось впечатление, будто он и сам не осознает, как и когда это происходит. В отличие от Гольдфарба его идиш отличался не только легкостью и беглостью, в нем присутствовала некая элегантность, без малейшего намека на акцент. Джакоби говорил, как высоко образованный еврей из Варшавы.
«Интересно, а его английский так же хорош?» — подумал Русси.
Джакоби направился в студию звукозаписи. Если не считать нескольких стеклянных квадратов, оставленных для того, чтобы инженеры могли следить за происходящим, все стены были покрыты поглощающими звук плитками, в каждой из которых имелись отверстия. На столе стоял микрофон с табличкой «Би-би-си». От голой электрической лампочки на стол и стулья падал яркий, даже немного резкий свет.
Все здесь отвечало современным достижениям науки. Впрочем, студия не произвела на Мойше такого уж сильного впечатления. Разумеется, техника здесь не шла ни в какое сравнение с тем, что имела Варшава в 1939 году. Но у Русси имелись собственные критерии. В первые месяцы после того, как ящеры захватили Варшаву, он передавал от их имени антинацистские заявления. В сравнении с оборудованием инопланетян, все, чем владело Би-би-си, выглядело древним, неуклюжим и не очень эффективным — что-то вроде старого граммофона с трубой, поставленного рядом с современным фонографом.
Тяжело вздохнув, он опустился на один из стульев с прямой спинкой и положил перед собой обращение. Печать цензуры — треугольник со словами ПРОВЕРЕНО СЛУЖБОЙ БЕЗОПАСНОСТИ — закрывала несколько слов. Мойше наклонился, чтобы разглядеть их и удостовериться в том, что сможет прочитать без запинки. Несмотря на то, что беседа записывалась для передачи, которая пойдет в эфир чуть позже, он хотел, чтобы его голос звучал уверенно.
Мойше бросил взгляд на инженера в соседней комнате, а когда тот молча поднял вверх палец, Русси заговорил:
— Здравствуйте, жители Земли. К вам обращается Мойше Русси из Лондона и свободной Англии. Тот факт, что я нахожусь здесь, показывает лживость ящеров, утверждающих, будто они непобедимы, и их триумф не за горами. Никто не станет отрицать, что они очень сильны. Но они не супермены. — Мойше пришлось позаимствовать из немецкого языка слово Ubermenschen, чтобы найти подходящий эпитет. — Их армию можно разбить.
Я не стану рассказывать о том, как мне удалось выбраться из Польши и попасть в Лондон, из опасения закрыть этот путь для тех, кто, возможно, последует за мной. Меня освободили из тюрьмы в Лодзи, в операции принимали участие англичане и местные евреи, которые победили ящеров и их приспешников.
Слишком много мужчин, женщин и детей находится в районах, оккупированных ящерами. Если вы хотите остаться в живых, вам следует продолжать выполнять свои привычные обязанности. Но я молю вас от всего сердца — не вступайте в сотрудничество с врагом и при малейшей возможности саботируйте все его мероприятия Те, кто служат охранниками в тюрьмах и в полиции ящеров, те, кто работают на фабриках, выпускающих оружие, которое затем используется против людей — предатели человечества. Когда мы победим, коллаборационистов найдут и… они понесут наказание. Если у вас есть такая возможность, выступите против завоевателей
Мойше отлично рассчитал время — дома он несколько раз прочитал свою речь Ривке. Он как раз подошел к завершающему абзацу, когда инженер поднял вверх один палец — значит, осталась одна минута — и закончил читать в тот момент, когда техник за стеной провел указательным пальцем по горлу. Инженер заулыбался и поднял вверх два пальца — «V», победа.
Затем наступила очередь Натана Джакоби. Он прочитал английский перевод (тоже помеченный
