чтобы очертить круг его будущих обязанностей.
VIII
Минуло несколько недель. Присутствие Эдмунда беспокоило Стефу и раздражало.
Стефа призналась пани Идалии, что связывало ее некогда с Эдмундом. Рассказала, что новая встреча с ним тяготит, и просила разрешения покинуть место. Пани Идалия посочувствовала ей со всей деликатностью великосветской дамы, но не согласилась на ее уход. Ей самой Пронтницкий пришелся по душе, и она не пересказала разговора со Стефой ни отцу, ни Вальдемару, зная, что пан Мачей наверняка пошел бы навстречу Стефе, а если бы все дошло до Вальдемара, Эдмунд принужден был бы немедленно покинуть Слодковцы.
А пани Идалия не хотела, чтобы он уезжал. Для нее молодой человек, симпатичный и веселый, стал милым компаньоном во время обедов и ужинов. Он умел тонко польстить ей, теша амбиции пани Идалии, мог развлечь шутками. Он к тому же частенько хвалил Люцию. Одним словом, во всем доме он лишь в пани Идалии отыскал друга и сторонника.
Вальдемар, как и пан Мачей, не скрывали, что практикант им не нравится, Стефа относилась к него присутствию равнодушно. С Люцией он обращался крайне галантно, зная, что ее матери это нравится. Чувства самой Люции его ничуть не трогали. Он и предвидеть не мог, что его постоянное внимание будет воспринято юной девушкой совершенно иначе, чем он рассчитывал.
Люция с первой встречи была от него без ума. Он был красив, а остальное сделали его комплименты, к которым Люция совершенно не привыкла, живя в уединении. Изменилось ее отношение к Стефе. Прежняя свобода в обращении с ней исчезла. Люция была уверена, что Стефа любит Эдмунда, и боялась, как бы учительница не обнаружила ее собственных чувств.
Она была права — Стефа обо всем догадалась очень быстро. Она жалела Люцию, но поговорить с ней об этом не решалась, а открыть все пани Идалии побоялась. Оставался пан Мачей, но и его Стефе не хотелось тревожить.
Тактика Эдмунда, лишенная всякого благородства, неприятно поразила Стефу и встревожила. Лишь визиты Вальдемара приносили ей утешение. Она приветствовала его с радостью. Некогда он дразнил ее, теперь выступал защитником перед Эдмундом.
Вальдемар умел развеселить всех, кроме Эдмунда, который в его присутствии терял всякую уверенность в себе, не смея дразнить Стефу и ухаживать за Люцией. Эдмунд знал, что майорату это не по нраву.
Когда Вальдемар уезжал, Пронтницкий вздыхал с облегчением. А Стефа вздыхала с облегчением, когда Вальдемар приезжал. При нем она чувствовала себя свободнее. Их словесные стычки продолжались, но теперь они приобрели характер шутки, которую поддерживают оба, без тени прежнего злорадства. При Эдмунде они никогда не пикировались, за что Стефа была благодарна Вальдемару. Они долго беседовали, и разговор увлекал их.
Ум и образованность Вальдемара привлекали девушку. Когда он уезжал, Стефа страдала вдвойне. За долгие беседы с Вальдемаром и за то, что Пронтницкий не мог принимать в них участие (сплошь и рядом разговоры касались тем, в которых он ничего не понимал), Эдмунд мстил девушке плоскими шутками.
В присутствии же Вальдемара практикант терял свой буршевский [22] юмор.
Однажды в послеобеденную пору Стефа музицировала в салоне. Люция читала иллюстрированный журнал. Внезапно вошел Вальдемар с большим свертком в руках. Люция, вскрикнув, вскочила первой:
— Вальди, как хорошо, что ты приехал! Что ты привез?
Майорат поздоровался со Стефой и сказал:
— Я вам привез обещанные книги — «Коринну» и «Дельфину» мадам де Сталь[23], несколько томиков Байрона в оригинале. Вы достаточно сильны в английском, чтобы прочитать? Говорите вы по-английски хорошо…
— Я еще не пробовала читать по-английски, но уверена, что смогу.
— Горация я привезу в другой раз. Может быть, хотите что-нибудь из польской литературы?
— Пожалуй. Я прочитала бы Лама и Мохнацкого[24], если у вас есть.
— Ну, разумеется! Могу вам предложить и Скаргу[25], и Рея[26], и Коллонтая[27], кого пожелаете. Моя библиотека в полном вашем распоряжении.
— Должно быть, она бездонна…
— С гордостью могу сказать, одна из лучших в стране. Однако я помешал вам играть…
Он встал перед фортепиано, перевернул несколько страниц в папке с нотами и задержался на Двенадцатой сонате Бетховена.
— Я попросил бы сыграть вот это. У вас великолепно получается скерцо и траурный марш.
— Откуда вы знаете?
— Я слышал однажды, но вы меня не видели.
— О, придется остерегаться! — засмеялась Стефа, садясь за фортепиано. Вальдемар встал рядом. Глянув в сторону, он увидел увлеченную чтением Люцию и хлопнул в ладоши:
— Эгей, паненка, уроки еще не начались, можете отвлечься!
Люция захлопнула журнал:
— Ох, какие вы нудные — и ты, и пани Стефания! Раньше я даже Золя читала, а теперь и журналов нельзя…
Вальдемар рассмеялся, обернувшись к Стефе:
— Эмансипированный ребенок, верно? Конечно, после Золя Мицкевич смотрится бледно, словно назидательная пьеса после пикантной оперетки…
— Несносный, — обиделась Люция.
— Тихо, Люци! Пан Вальдемар шутит, — и Вальдемар поцеловал девочку. Она вырвалась из его рук и убежала из комнаты.
Стефа заиграла по памяти. Майорат сел в кресло. Сначала он смотрел на девушку, но вскоре подпер лоб рукою и погрузился в раздумье.
Вступительное анданте Стефа играла не без волнения. Присутствие Вальдемара нервировало ее. Первые вариации прозвучали едва слышно.
Вальдемар убрал руку со лба и испытующе глянул на девушку.
Стефа заметила его движение, почувствовала его взгляд и поняла, что и он понял охватившее ее волнение. Следующую вариацию она сыграла хорошо, третью и четвертую — бравурно, мастерски, пятую — артистично, с подлинным чувством, словно не просто играла, а еще и говорила что-то… Вальдемар слушал с величайшим вниманием.
Звучные, легкие ноты, исполненные печали и ласки, носились в воздухе и таяли. Последние аккорды отзвучали невысказанной жалобой, и вдруг звонкими золотыми капельками рассыпалось скерцо.
Зазвучали все до единой струны, музыка плыла звонко, вольно, пронзительная нотка ожила и погасла, миг тишины — и раздался трагически величественный траурный марш, написанный некогда на смерть Наполеона.
Мощь и угроза ощущались в голосе струн. Стефа, раскрасневшись, с блестящими глазами, вкладывала в музыку весь драматизм своей души. Печальный марш покорял, волновал.
Вальдемар встал, сделал шаг вперед и, опершись на угол камина, с необъяснимым волнением смотрел на Стефу.
«Что за темперамент», — думал он, видя ловкие, быстрые движения ее пальцев и пылающие щеки.
Страсть, какой он давно уже не испытывал, влекла его к девушке. Вальдемар шептал сквозь стиснутые губы: «Боже, я в огне…» Безумное волнение заставило трепетать его:
— Она должна быть моей. Женщина, способная так увлечь мужчину, должна уступить. Огонь… вулкан… Два огня друг друга не обожгут…
Неведомая сила влекла его к девушке.
Под пальцами Стефы отзвучали последние аккорды. Стоявший за ее спиной магнат склонился к девушке. Огромным усилием воли он сдержался, чтобы не заключить ее в объятия. Вальдемар страстно жаждал этого, но чуял в то же время, что не решится. Страсть пожирала его, но некий дух чистоты окутал
