– Меня зовут Мукимов, – узбек говорил гортанным, приятно звучащим голосом. – Я тебя хорошо знаю. Нам товарищ Юрий многе рассказывал. Ты американец, а я узбек – Мукимов. Садись сюда.
Мукимов подвинулся, освобождая место рядом с собой. Джэксон сел. Снова воцарилась неловкая тишина. Чувствовалось, что своим появлением Джэксон нарушил ту атмосферу, которая была до его прихода. Говорили малозначащие слова. Разговор не клеился.
– Водку будешь? – Мукимов показал на бутылку.
Сидней отрицательно покачал головой и показал пальцем на пиалу:
– Чай.
Мукимов улыбнулся. Улыбка у него была теплая, добродушная. Он налил пиалу чая.
– Правильно, товарищ американец. Чай не пьешь – откуда сила будет?
Чай оказался холодным, Сидней понял, что собравшиеся сидят давно. «Русские комитетчики» – в этом он уже не сомневался. Вот бы Иллая сюда. Он бы с ними быстро нашел общий язык! Напротив сидел скуластый русский. Он был одних лет с Сиднеем. Джэксону понравилось его открытое лицо, прямой простодушный взгляд. Русский что-то сказал Козлову, н тот обратился к Сиднею по-английски:
– Тут товарищи просят рассказать о себе.
Джэксон кивнул. Он уже понял, что говорить можно все. Здесь его поймут. Он начал с химического завода, проклятого рабочими Бронкса. Рассказал о трагической смерти отца, о том, сколько горя и бед выпадает на долю простых рабочих-американцев, о забастовках, которые организовывал его брат. Когда Юрий начал переводить, атмосфера в комнате резко изменилась. Присутствующие заулыбались, со всех сторон посыпались вопросы. Джэксон отвечал подробно. Рассказывал все, что знал, что видел, слышал от Иллая и его друзей. Особенно расспрашивали о первомайских событиях, во время которых был схвачен Иллай. По этим вопросам Сидней понял, что «комитетчики» готовятся провести рабочий праздник.
– Не могли бы вы повторить свой рассказ нашим товарищам? Им будет очень интересно узнать о жизни американских рабочих, – попросили Джэксона.
Сидней, не задумываясь, дал согласие.
Домой он вернулся глубокой ночью. Он вспоминал, что говорили ему его новые русские товарищи, и удивлялся, как все сказанное ими было близким ему, волновало его. Сид вспомнил все, что говорил сам, и не мог понять, откуда у него появились такие слова, такие выражения, они могли принадлежать разве только Иллаю. И как приятно сознавать, что ты не одинок, что у тебя есть товарищи, которым ты нужен! Спать не хотелось. Сидней потушил свет, распахнул окно. Ночная прохлада, полная тонких запахов цветущих садов, ворвалась в комнату. Джэксон пододвинул стул к окну…
Воскресенье выдалось солнечным и по-летнему теплым. Сидней выгладил свой костюм, почистил ботинки. Долго и старательно брился. Его не покидало возбужденное состояние. Он торопился. Он должен сегодня встретиться с рабочими Ташкента. Он расскажет им сегодня об Америке.
Однако рассказывать ему не пришлось. Когда он пришел к Козлову на квартиру, его тут же схватили жандармы. В участке, несмотря на его энергичные протесты, продержали несколько дней, пока в ходе проверки и бесконечных допросов жандармский следователь не убедился в том, что американец не причастен к деятельности подпольного большевистского комитета и арестован случайно. На всякий случай следователь взял с Джэксона расписку о невыезде из Ташкента.
Джэксон вернулся в гостиницу с тяжелым чувством. Ему казалось, что случилось что-то ужасное. Но он и не подозревал, какие неприятности ждут его впереди. Пребывание в участке в корне подорвало его репутацию. Хозяин гостиницы, который до сих пор гордился тем, что у него живет американец, в категорической форме предложил Джэксону в трехдневный срок подыскать себе новое жилище и освободить номер.
– Я не могу допустить, чтобы у меня проживали политически неблагонадежные!
Не теряя времени, Джэксон отправился к бельгийскому чиновнику, но тот даже не пустил Сиднея в дом. Он передал через слугу, что «весьма сожалеет, однако вынужден отказаться от его услуг».
Частная педагогическая практика – единственный источник дохода Джэксона – прекратилась. Он остался без работы. И именно к этому времени у него вышли все деньги.
С большим трудом удалось найти частную квартиру. Комната была в небольшом глинобитном плоскокрышем доме узбека Карима Юлдашева. Карим работал чернорабочим в железнодорожных мастерских ташкентского депо. Дом его находился неподалеку от госпитального рынка, в той части города, где жили бедняки различных национальностей.
После безуспешных поисков работы Джэксону, наконец, удалось устроиться подмастерьем в дамское ателье Гофмана.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Потянулись однообразно трудные дни.
Далеко на западе грохотала первая мировая война. Плоскокрыший Ташкент стали наводнять раненые солдаты и разоренные крестьяне. На хлопкоочистительных заводах и в железнодорожных мастерских вспыхивали забастовки. Неспокойно было и в воинских частях.
Сидней работал в портняжной мастерской и жил в крохотной комнате Карима Юлдашева. За это время он научился разговаривать по-русски и кое-как по-узбекски.
Скудного заработка не хватало на жизнь. Попытки Джэксона устроиться преподавателем физической культуры в воинском училище или в гимназии также кончились безуспешно. Все места были заняты.
Жизнь превращалась в повседневную утомительную борьбу за насущный кусок хлеба. Судьба бедных людей всюду была одинаковой.
Палец за это время почти окреп, и Сидней, не особенно напрягаясь, начал готовить себя к будущим боям. Он ежедневно утром и вечером проделывал гимнастические упражнения, прыгал со скакалкой в руках, проводил «бой с тенью». Джэксон еще надеялся выйти на ринг.
Семья Юлдашевых, в которой жил Джэксон, состояла из четырех человек: сам Карим, его отец Юлдаш-
