У Саши буквально «чесался язык» попробовать расспросить Анечку, где она была, что видела или слышала. Авось девочка что-нибудь запомнила и сумеет рассказать более или менее связно. Хотя бы о наружности того, кто надел на неё плёнку, или кто и как перенёс её из Н…ска в Фокино. Любое самое смутное, самое краткое воспоминание о трех часах, проведённых неведомо где и неведомо с кем, даже трехлетнего ребёнка — ценный материал.
Но Саша тут же подумал, что здесь, в присутствии людей, ни во что не посвящённых, не знающих даже о том, что вот эта самая девочка три часа назад таинственно исчезла в Н…ске, делать этого, быть может, не следует. Он видел, что так же думает и Семён Семёнович, не зря же он с такой поспешностью перебил председателя сельсовета, когда тот поднял было вопрос о причине появления Анечки на дороге. Да и капитан Аксёнов говорил на совещании о необходимости пресекать слухи. Нет, расспрашивать Анечку сейчас нельзя!
Саша взялся за братьев Седых.
Кузнецы охотно и обстоятельно рассказали обо всем. Они увидели Анечку метрах в двухстах от околицы деревни, на полпути к своей кузнице…
— Одну минуту! — перебил Саша. — Зачем вы шли в кузницу? Сегодня суббота, день нерабочий.
— А мы редко гуляем два дня подряд, — сказал Василий Седых. — Была небольшая работа. Сперва я думал один её закончить, да вот Федор вернулся, ну и пошли вместе.
— А где вы были? — поинтересовался Саша.
— Да так, ездил кое-куда, — неохотно почему-то ответил Федор Седых.
— Продолжайте!
Из дальнейшего рассказа выяснилось, что Анечка появилась перед братьями как-то странно, внезапно, словно бы из-под земли. Почему они не заметили её раньше, подходя к этому месту, сказать не могут, им самим это непонятно. Не видели, а потом, вдруг увидели, вот и все! Откуда она взялась на совершенно ровном месте, где нет ни кювета, ни деревьев, ни одного кустика, за которым девочка могла бы укрываться от глаз, они ничего товарищу младшему лейтенанту милиции сказать не могут. Может быть, девочка лежала в снегу и потому была не замечена, а потом, увидя их, встала, и тогда они её увидели. Они не знают. Просто увидели что-то маленькое и чёрное.
— Чёрное? — удивлённо переспросил Саша.
— На ней было что-то чёрное.
— Почему «что-то»? Платок, платье, шубка?
— Нет, что-то. Вроде плёнки. Только глаза и нос не были закрыты. Плёнка совсем чёрная. Сначала мы решили, что это негритёнок. Когда подошли ближе, поняли, что обыкновенная девочка. Глазки голубые, а носик розовый. Не красный, как бывает на морозе, и не белый, как должно быть, если человек замерзает. Розовый, самый обычный, вот как сейчас. Но это мы подумали только потом. А сперва очень перепугались — ребёнок на морозе, почти голый. Плёнка-то совсем тонкая!
— А рубашка? Разве на ней не было рубашки?
— Была, но под плёнкой её не было видно. Да и рубашка-то тоже не шуба, ею не согреешься! Рубашку мы увидели потом, когда плёнка растаяла.
— Как растаяла, сразу или постепенно? — спросил Семён Семёнович.
— Почти что сразу, как в дом вошли. Сперва посветлела, потом стала серой. А потом смотрим, а её и нет уже. Что это было?
Видимо, кузнецов очень интересовала плёнка. Появлению девочки на дороге, где только что никого не было, они не придавали того значения, которое это появление имело в глазах Саши и Семена Семёновича. Они просто думали, что почему-то не заметили её раньше, пока не подошли ближе. И больше ничего!
Саша записывал слова Седых, стараясь ничего не пропустить. Обоих братьев, конечно, допросят ещё раз, но сейчас, под свежим впечатлением, они могут вспомнить подробности, которые потом изгладятся из их памяти. Кто знает, что здесь важно, а что нет! Ведь в событиях этого дня будут разбираться не работники милиции.
— Вернёмся немного назад! — сказал он. — Когда вы подошли к девочке, которая показалась вам сперва негритёнком, что вы делали и что говорили? Постарайтесь вспомнить поточнее, это очень важно. И не слышали ли вы, перед тем как увидеть её, какого-нибудь необычного звука?
Кузнецы посмотрели на него с изумлением.
— Значит, слышали?
— Слышали. Действительно, был звук. Мы ещё удивились — откуда это? Кругом пустынно, деревня далеко, а звук очень сильный. Пронзительный, свистящий, неприятный такой. По-моему, я уже слышал похожий.
— Вот как! Где же?
Федор Седых помолчал немного. Потом он сказал нерешительно, как говорят о том, в чем не совсем уверены:
— Да вот был случай… в аэропорту было. Самолёт Ту-сто четыре опустился и рулил по земле. Звук от него был почти совсем такой же.
Саша несколько раз слышал звук подруливавшего реактивного самолёта. Нет, то был совсем иной звук, чем тот, который раздался сегодня в кабинете капитана Аксёнова перед появлением колхозного быка. Спутать их было нельзя. Но может быть, перед появлением Анечки на дороге звук был другим? Или Федор Седых забыл звук самолёта? Вполне возможно!
— Так вы знаете, что это было?
— Нет, — ответил Саша, — не знаю. Я спросил о звуке так, на всякий случай. В этом деле важны подробности.
Он ясно видел, что оба кузнеца не поверили его объяснению. Но ни тот, ни другой ничего больше не спросили.
— Так о чем же вы говорили, когда подошли к девочке? — спросил Саша.
— Ни о чем! Не до разговоров нам было. Я скинул доху, завернул в неё ребёнка — и ходу обратно в деревню. Сильно торопились. Могли ли мы думать, что девочка совсем не замёрзла? Ну, а по дороге, верно, говорили кое-что. «Ты откуда?» — спрашиваю. «Из дому», — отвечает. А какой дом может быть в той стороне? Лес только. Километрах в пятнадцати верно есть деревня. Не могла же она прийти оттуда? Я говорю брату: «Ехали и ребёнка выронили, не иначе, как пьяные». Василий отвечает: «Верно, если бы не пьяные не могли не заметить». — «Тебе не холодно?» — это я у девочки спрашиваю. «Нет, — отвечает, — мне тепло. Меня не уронили. А ты меня, дядя, к бабушке несёшь?» — «Да, — говорю, — к бабушке». А сам думаю: не может ей быть тепло. В дохе просторно, согреться ещё не могла успеть. Наклонился к лицу, а от него и взаправду теплом пахнет.
— А вы не подумали, что у девочки может быть повышенная температура? — спросил Семён Семёнович.
— Ну, не-ет! Разве ж я не почуял? Пахло, как обычно от здорового ребёнка. Что, у меня детей нет?!
— А во что превратилась плёнка, когда растаяла? — спросил Саша, желая отвести беседу от опасной темы.
— А ни во что! Следа от неё не осталось. Вот хоть его спросите! — Седых указал на председателя.
Тот кивнул головой и сказал задумчиво:
— Странная штука! Верно Федор говорит — таких плёнок у нас не видывали. Гладкая, как шёлк. А на ощупь, однако, будто и нету её. Я девочку от Федора принял, чувствую, что тёплая, это уже без дохи, не замёрзшая нисколько, а плёнку эту только вижу. Но рассмотреть не успел, начала она как бы таять. Была чёрная, стала серая и исчезла. Вот так прямо взяла и исчезла!
Председатель развёл руки, словно желая сказать: «Ну и ну! Вот чудеса-то! Чего только люди не выдумают!».
Пора было кончать расспросы. Все вроде ясно (вернее, все более и более не ясно!), а до конца разберутся другие — те, кому положено заниматься подобными происшествиями. Если, конечно, такие люди вообще существуют.
Саша вспомнил, что ещё не позвонил Кузьминых. Но в помещении сельсовета набралось довольно много народу, могут подойти ещё, говорить при всех этих людях на запретную тему, разумеется, нельзя. Придётся старшему лейтенанту ещё потерпеть немного.
