четырехсот футов и точность следования по курсу укладывалась в один-два градуса. В данный момент это особой роли не играло, ведь мы уже были близко к цели и из-за одного-двух градусов мы не могли ни врезаться в скалу, ни пропустить что-нибудь важное. А если ошибка была велика, то требовалась серьезная корректировка курса.
– Сколько осталось до Пори? – спросил я.
– Я занят наблюдением.
Мне оставалось только молчать, но, наконец, Китсон протянул сигарету и взялся рукой за угол карты.
– Около восьми миль. Почти под прямым углом к правому борту.
– А если предположить, что мы отклонились к югу миль на пять?
– Тогда в двух милях прямо перед нами. А какого черта мы должны были сбиться с курса?
Вместо ответа я вернул ему сигарету. Почему, почему? Потому, что у меня было такое предчувствие, вот и все. Но самые первые уроки летного дела учат не доверять своим чувствам и инстинктам. Правда после пятнадцати лет полетов появляется уже шестое чувство. Что-то заставляет тебя по-другому смотреть на различные факторы, вероятности, намеки... и у тебя появляется предчувствие.
Я же сказал ему, что мы находимся намного южнее проложенного курса, а почему?
Мне было не до того, чтобы задумываться на эту тему в таком полете, слишком много забот выпало на мою долю...
– Мы поворачиваем на север, – объявил я.
– Что? – уставился он на меня. – Какая муха тебя укусила?
– Мы отклонились южнее нашего курса, – сказал я и заложил левый поворот. Стрелка компаса поколебалась и начала поворачиваться на север. Еще один шквал окатил нас водой.
– Черт побери, Джек! – он хлопнул здоровой рукой по карте. – Ты доиграешься, и уж тогда мы точно потеряемся. И все из-за того, что у тебя появилась идея... Круче влево! – неожиданно выкрикнул он.
Я повернул штурвал до отказа, буквально поставил самолет на крыло и до упора выдвинул сектор газа. Двигатель взревел, самолет завис в воздухе и провернулся вокруг воображаемой оси.
– Скажи мне, когда можно выравниваться! – завопил я.
Китсон выглянул в боковое окно.
– Пожалуй сейчас. Теперь опасность миновала.
Самолет и штурвал стали принимать нормальное положение, а моя рука потянулась к управлению задвижками дросселей.
– Что это было?
– Вот он, – кивнул он головой направо, – твой проклятый остров Пори.
Теперь мы летели на северо-запад, почти по ветру. Я выровнял его полет и стал медленно поворачивать направо.
– Ну теперь мы точно знаем наши координаты. Дай мне направление на Саксос.
Китсон проводил взглядом остров позади нас и снова вернулся к карте. Вид у него был сконфуженный.
– Теперь путь свободен. Больше островов до самого Саксоса не предвидится. Пятьдесят миль спокойного полета, – его голос звучал несколько напряженно. – Ты неправильно дал скорость и направление ветра.
– Вполне возможно – ведь это было только предположение. Будем считать его скорость около сорока пяти узлов, а направление с двухсот девяноста градусов. Дай мне новый курс.
Он кивнул и раздавил окурок в пепельнице.
– Почему ты начал поворот еще до того, как я закричал?
– Этот американский корабль. Показания радиокомпаса во время передачи держались очень стабильно, так что они были не так уж близко от нас. Где-то к северо-востоку. Между нами и Сериго, когда нам оставалось до острова еще двенадцать миль. Это был корабль не меньше ракетного крейсера, а в такой шторм ему там делать нечего. Должно быть он проходил тот же пролив, но дело в том, что мы были южнее его.
Он долго смотрел на меня, потом кивнул и вернулся к карте. Китсон нарисовал окружность вокруг Пори и проставил время.
Мне ничего не оставалось, как снова вернуться к своим приборам: по мере нашего углубления в атмосферный фронт погодные условия продолжали ухудшаться.
Часть пятая
32
Тридцатью милями и пятнадцатью минутами спустя мы вынырнули и з полосы непогоды. Все произошло резко и стремительно, как это бывает, когда пересекаешь переднюю границу атмосферного фронта. Барабанная дробь дождя перестала действовать мне на нервы, я поднял голову и увидел почти чистое ветровое стекло. Солнца еще не было видно, но тучи остались где-то высоко-высоко в небе. Правда отдельные клочья дождевых туч встречались и здесь, но основные неприятности остались позади.
Настало время выдвинуть задвижки дросселя, самолет задрал нос и устремился в небо. Я откинулся в кресле и уставился в воображаемую точку перед собой. Перед моими глазами продолжали мелькать циферблаты приборов, к тому же последние тридцать миль я так сжимал штурвал самолета, что стали побаливать кисти рук.
