раскаянии было совсем не в духе Райдера. Он криво улыбнулся, заметив мое удивление. – Я во всем виню осквернение дунмагией. Это единственное мое оправдание.
– Но осквернение исчезло, не так ли?
– Дунмагия во мне? Да. – Он снова повернулся к окну. – Я все время говорю себе, что такова воля Божья. Да я и не могу не верить в это… Насколько мне известно, Келвин и Эларн отправились в Ступицу с ночным приливом. – До меня не сразу дошел смысл его слов, а когда дошел, я похолодел. – Они прошлой ночью исчезли, – уточнил Райдер, – так же как и одна из лодок, принадлежащих Гильдии.
– Ох, клянусь пухом и перьями! Могло… могло им это удаться?
– Добраться до Ступицы? Не знаю. Но если ктото и мог совершить такое, то это Эларн. – Думаю, в душе Тор понимал, что на этот раз Блейз – живая или мертвая – для него потеряна. В его голосе звучала боль, за одну ночь добавившая морщин на его лицо. – Да простит меня Бог, если я совершил ошибку; сам себе я этого никогда не прощу.
Я не мог сообразить, что можно ему ответить.
В комнату вошел Гэрровин, как всегда болтливый. Он начал уговаривать меня поесть и пойти прогуляться, раз погода улучшилась. Он иногда напоминал мне дроф, которых мы видели на пастбищах Небесной равнины: крупных любопытных птиц, вечно гонящих кудато других членов стаи.
– Тор присмотрит за девонькой, – сказал он мне. – Иди поешь чегонибудь.
Выходя, я обернулся в дверях. Тор все еще смотрел в окно невидящим взглядом.
На второй день после того, как прилив достиг наибольшей величины, Тризис еще уменьшила дозу снотворного, и Флейм стала некоторое время бодрствовать; она начала проявлять интерес к тому, где находится и что происходит вокруг нее. Впрочем, большую часть времени она просто смотрела в потолок. Только к вечеру она проявила желание поговорить. Повернув голову, она впервые посмотрела мне в глаза и спросила:
– Где мы? – Я не видел в ней никаких следов Лиссал. В провалившихся глазах Флейм был только бесконечный страх.
– На Тенкоре.
– Я чувствую себя… слабой.
Гэрровин, сидевший с другой стороны постели, сказал:
– Ты долго получала снотворное. Теперь тебе нужно как можно скорее подняться на ноги – походить, восстановить силы.
Флейм задумалась. Гэрровин многозначительно посмотрел на меня и вышел из комнаты. Пора, говорил его взгляд, все ей объяснить.
– Гилфитер нашел лекарство от дунмагии, – сказал я. – Мы дали его тебе.
Флейм долго молчала. Я попытался взять ее за руку, но она отстранилась. Наконец она сказала:
– Чтото еще не так. Я чувствую себя изменившейся. Я и в самом деле изменилась.
Я сглотнул.
– Думаю, дело в том, что ты больше и не силв тоже. На самом деле ты… ээ… наверное, обладаешь теперь Взглядом… или скоро станешь обладать.
Я ждал ответа, но в тот день Флейм ничего больше не сказала. После обеда она попросила о ванне. Помогать с этим ей пришла матриарх, а потом, когда я вернулся с прогулки, Флейм уже спала. В ту ночь я уснул в кресле в ее комнате, спрятав голову под руку. Когда утром я проснулся, Флейм уже встала и сидела за туалетным столиком, глядя на себя в зеркало. Она была ужасно худой, почти невесомой.
Флейм не стала дожидаться, пока я с ней заговорю.
– Я все помню, – сказала она. – По крайней мере, до того момента, когда вы все вместе заставили меня проглотить снадобье там, в Бретбастионе. Что… что случилось с ребенком?
Мне с трудом удалось поднять глаза и встретиться с Флейм взглядом.
– Мы его убили.
– Вы в этом уверены?
– Да.
Выражение ее лица приободрило меня. Флейм испытывала облегчение.
– Я рада, – просто сказала она. – Это было чудовище. Он пожирал меня живьем.
– Да. – В тот момент, должно быть, оба мы подумали о том, нельзя ли было исцелить и младенца тоже, однако нам не захотелось углубляться в эту темную бездну. Ребенок был зачат в результате изнасилования; он был осквернен с момента зачатия. Задумываться о том, что мы могли бы действовать иначе, было чистым безумием.
Флейм сделала глубокий вдох и прошептала прерывающимся голосом:
– Мне так жаль, Руарт… Я ужасно, ужасно виновата… Я сделал шаг к ней.
– Ты ни в чем не виновата и ни о чем не должна жалеть. Дело было в дунмагии.
Флейм начала плакать, и я прижал ее к себе. Так мы простояли долго; голова Флейм лежала на моем плече, я обнимал ее и изо всех сил старался верить в то, что все будет хорошо…
Мы все еще стояли обнявшись, когда через некоторое время Дек принес завтрак. Он был, как всегда, жизнерадостен и переполнен вопросами – а также ответами на мои, даже не высказанные.
– Из Ступицы еще нет новостей, – сообщил он. – Все еще неизвестно, все ли в порядке с Блейз и Келом
