23

салона и крикнуть водителю, чтобы он жал на газ. А может, это простое совпадение, что девушка в красном платье зашла в автобус?!! Соня была уже совсем близко. Я поставил ногу на подножку автобуса и подался вперед, как вдруг почувствовал запах, который не забыть никогда в жизни. Это был все тот же приторно-гнилой запах земли, как и тогда, в том автобусе, на не найденной мною впоследствии улице в Столице. Тот же запах доносился из «Волги», перед самой поездкой в Васильков. Тогда от пападания в автобус и машину меня остановили сила воли и голос мамы. Теперь же меня гнал в этот же автобус (пусть он и другой по форме) страх надвигающейся беды. Но я осознал окончательно – входить внутрь нельзя. Иначе я больше никогда из него не выйду.

Я сделал движение назад, и в этот же момент меня схватила за руку костлявая кисть в красном рукаве:

– Добро пожаловать, – на меня прямо в упор уставились пустые глазницы девушки в красном платье. – Витя, тебе сюда, – девушка стала втягивать меня в автобус.

Сзади приближалось шипение Сони, похоже, я погиб. Я вспомнил маму. Она ведь не переживет мою смерть. Мамочка, прости меня. Я не сберег себя. Соня набежала сзади и вцепилась мне в шею, помогая безглазой затащить меня в автобус. Я изо всех сил ударил безглазую тварь металлической коробкой по лицу, коробка разлетелась на две части, из нее выпали блокнот, туго перевязанный сургучом, колбочки, волосы и пакетики. Одна из колбочек с красной жидкостью, похожей на кровь, разбилась о косяк автобусного проема, и ее содержимое прыснуло твари в красном платье прямо в лицо. Та тут же отпустила мою руку и шарахнулась внутрь автобуса. Похоже, жидкость попала и на Соню, по крайней мере, она громко зашипела и тоже отпрянула от меня.

Я стоял в какой-то мокрой дряни, вонючих порошках, земле и волосах. В нескольких метрах от меня громко шипела Соня, в глубине автобуса было тихо. Но все это, похоже, ненадолго. Я присел и схватил желтый блокнот, весь в крови и еще какой-то дряни, в другой руке у меня оставался прочитанный дневник Димки. Подбежав к изгороди забора, я перемахнул в чей-то заброшенный сад и побежал в сторону лесопосадки. Из содержимого жестяной коробки у меня теперь остался только блокнот. Но теперь я точно знал: именно здесь кроется ключ к разгадке всех происшествий.

Через час я стоял на столичной трассе и ловил попутную машину. Я возвращался в Васильков, чтобы посетить два места: квартиру Алисы и могилу Обухова.

Глава 21 ДОЛГОЖДАННАЯ ВСТРЕЧА

15 апреля. Суббота

– Сколько с меня?

– А сколько не жалко, столько и давай, – водитель белого фургона ехидно улыбнулся. Я порылся в бумажнике и протянул ему пятерку (хотя пять гривен тоже было жалко).

– Спасибо, что подвезли.

Водитель разочарованно посмотрел на купюру и, сухо сказав «пока», захлопнул дверцу машины. От помощника народного депутата С., о чем я ему не преминул сообщить во время нашей короткой поездки, он явно ожидал получить больше. Но такова уж наша жизнь, от которой мы чаще получаем меньше, чем желаем.

Я вновь стоял перед автовокзалом Василькова, теперь он мне показался уже не таким уродливым, как в первый раз. Быть может, оттого, что светило солнце и было не так мерзко и холодно, как вчера. А может, и потому, что я уже знал, что меня ожидает в этом городке, и, по сравнению с ним, автовокзал действительно был не столь противен.

Первым делом я решил найти квартиру Алисы и выяснить, почему она так и не явилась за мной к Обуховым. Хотя, с другой стороны, ничего хорошего из ее возвращения не вышло бы, и даже хорошо, что ее не было. Но это все размышления задним числом, на самом деле я очень переживал за Алису, и в голову мне лезли самые ужасные мысли. Пытаясь отгонять их в глубь сознания, я представлял себе, что она могла заблудиться или просто испугаться ехать на ночь глядя непонятно куда. Да и, в конце концов, кто я для нее? Она меня знает всего несколько часов, как, впрочем, и я ее. Может, она просто заснула или ее не пустили род… Нет у нее родителей, Лесков. И не приехала она потому, что произошло что-то очень серьезное. И нехрен из себя дурачка изображать. Мерзкая мысль опять прорвалась наружу и четко сформировалась в моей голове, убив ростки оптимизма, которые стали теплиться во мне. Меня опять охватило уныние.

Я вновь шел в сторону пятиэтажек, именно в той части города я впервые встретил Алису, а затем и Анилегну. Я четко помнил четырехэтажный дом и подъезд, в котором они обе живут, правда, совершенно не знал этажа и номера квартиры Алисы. Впрочем, для чего-то полезного нужны же соседи в домах? Вот только не хотелось бы, чтобы первой соседкой, открывшей мне дверь, оказалась Анилегна.

Мои размышления прервались увиденным зрелищем. Издалека мне показалось, что во дворе дома, к которому я приближался, собрались местные пацаны. Только странно было, почему их так много. Когда же я подошел чуть ближе, выяснилось, что никакие это не пацаны, а вполне взрослые люди, старики, женщины и мужчины. Среди них были и дети. И все как-то по-серому одеты, в основном в темных тонах. Сомнений не было, я подходил именно к тому дому, где и жила Алиса (и Анилегна). Толпа людей стояла именно возле того подъезда, из которого мне навстречу вчера выбежала девушка с зонтиком и которую я теперь искал.

Сначала я даже обрадовался, что здесь так много людей. Но тут же увидел духовой оркестр, и сердце защемило. Я попал на похороны! Боже! Неужели?.. Хотя стоп! Алису я видел последний раз вчера поздним вечером. Даже если бы с ней что-то и произошло, ее не могли бы хоронить на следующий день. Это просто невозможно! Похоже, это всего лишь неприятное совпадение. От этих мыслей я успокоился и даже заулыбался. Мне стало легче на душе, что хоронят не мою Алису, а постороннего человека. Тут же я уловил на себе злобный взгляд какой-то женщины и перестал улыбаться. Со стороны мое поведение явно выглядело вызывающим, улыбаться на похоронах было неуместно.

Я состроил на лице кислую мину и, подойдя к одному из музыкантов, шепотом проговорил: – Здравствуйте. Кого хоронят?

Мне было плевать, кого хоронят, я спросил лишь для того, чтобы выяснить, как долго все это мероприятие будет происходить и когда я смогу зайти в подъезд. Одновременно я внимательно рассматривал людей, вполне вероятно, что среди них могла оказаться и Алиса.

– Девушку какую-то, – музыкант потянулся к трубе, так как толпа активно зашуршала и направила все взгляды в сторону открытой двери подъезда.

В этот же миг во мне все оборвалось. Я испуганно, почти обреченно, все еще не веря словам музыканта, стал выяснять, кого же все-таки хоронят:

– Какую девушку? Как девушку? Не могут хоронить деву. Как ее зовут?

На меня стали озираться люди, а музыкант отмахнулся от меня. Он дунул в трубу, и оркестр заиграл похоронный марш. Из подъезда показался мальчик с венком, а за ним люди, выносившие гроб. Я стал терять контроль, чего ранее за собой не замечал. Подбежав к ближайшей ко мне женщине, я сбивчивым голосом стал спрашивать, кого все-таки хоронят. Та посмотрела на меня сначала несколько удивленно, а затем злобно и медленно повернула голову к гробу, так ничего мне и не ответив.

– Я спросил, кого хоронят?! – почти прокричал я ей на ухо свой вопрос, пытаясь заглушить отвратительный похоронный марш, который я ненавидел еще с детства.

Теперь на меня посмотрели почти все и стали перешептываться между собой. Я услышал вопрос «кто это?» и слово «ненормальный». Женщина вновь мне ничего не ответила, лишь сделала несколько шагов в сторону. В этот же момент заголосили бабки. Похоже, это были те самые профессиональные «рыдательницы», которые плачут и воют на похоронах в обмен на послепохоронный ужин.

Но мое внимание привлек уже другой момент.

– Почему гроб закрытый?! – Я стал перед мальчиком с венком и фактически перекрыл похоронной процессии движение. Со всех сторон на меня зашипели. – Почему хоронят человека в закрытом гробу?!!

В этот же момент из толпы выбежал здоровенный мужик и, схватив меня за ухо, под одобрительное мычание толпы потащил к углу дома. За уши меня не таскали даже в школе, я попытался вырваться, но здоровяк только сильнее сдавил мое ухо. Такого унижения я не переживал уже очень давно. От боли и обиды у меня выступили слезы. Я еще раз попытался вырваться, но только разъярил мужика еще больше.