– То, что раньше было вверху. Большое, глубокое… Синее или голубое. Синее! Ты не знаешь, что это за цвет? В космосе много планет. Жители этой – люди. Паны пришли с другой планеты, стали хозяевами здесь. Я говорю «паны», хотя вообще-то речь не совсем о них. Теперь они переделывают местную среду обитания. Ты заметил, в последнее время им не хватает тележек? Тележки вымирают. Но без них панам тяжело передвигаться при нашей гравитации. Может, именно с этим связано…
Пока он говорил, они подошли к крайнему зданию. Глаза Яна расширились, когда он осознал его настоящую величину и понял, что это огромный живой барак.
– Тамберлог, – сказал Дядя и превратился в Нецки. Улюлюкая и пританцовывая, он заспешил вперед, к остановившейся Елене.
Звук, подобный тому, который иногда слышался по ночам в Бра, но более низкий и мощный, такой, что казалось, будто его издает сама земля, разнесся над окрестностями, отражаясь от стен домов, гуляя эхом под арками и сводами мостов.
Источником его было сидящее между двумя небоскребами куполообразное существо, словно шатер из кожи, накрывающий огромный медлительный организм. У него не было ушей, носа или рук, но изборожденная глубокими складками темно-коричневая поверхность напоминала безглазое лицо – словно циклопический лик самого города, обращенный навстречу всем, кто приходил по дороге. Конечности Тамберлогу заменяли бессчетные гибкие трубы, в разные стороны тянувшиеся от его основания.
Опять прозвучал утробный вой, будто сопровождающий спазм километровых кишок, извергавших сотни кубометров нутряных газов. Над конической вершиной задрожало горячее марево, от Тамберлога разошелся жар, и трубы напряглись, приподнимаясь над землей.
Стены домов покрывал зеленоватый налет. Поначалу мягкий, со временем он превращался в панцирь, в твердую глянцевую поверхность такого густо-изумрудного ядовитого цвета, что при долгом взгляде на него начинали болеть глаза.
Дяди сейчас не было, а Нецки отказывался отвечать на вопросы о Тамберлоге, и Ян уныло плелся позади всех, разглядывая чинке, что бесшумно проплывали в вышине между стенами зданий. Было ни тепло, ни холодно, равномерно разлитый над землей грязный свет не давал теней; звуки, эхом отражаясь от стен, растворялись в нем и медленно гасли в отдалении.
Вскоре Ян увидел прилепившегося под крышей небоскреба пана. Гораздо крупнее тех, что жили в Бра, – тело большим темным пятном выделялось на фоне стены. Дальше виднелся второй, потом еще один, еще и еще… Паны висели, непонятно как удерживаясь на стенах, медленно переползали с места на место или «ночевали», образуя целые гроздья там, где в проломах виднелись трубы, бывшие когда-то водопроводом.
Впереди открылся широкий проспект, тянувшийся между стен небоскребов, как ущелье посреди горных склонов. Рупор ускорил шаг, страшась потеряться и видя защиту в привычно-ужасном Омнибосе.
Возле его уха раздалось жужжание, Ян отскочил. Над тротуаром, стремительно взмахивая прозрачными крылышками, висела личинка гусеницы – извивающееся подвижное существо с острой мордой и длинным жалом. Такие личинки иногда появлялись в Бра, поселенцы предпочитали в это время не высовываться из бараков – жала были ядовиты. Ян заорал и бросился вперед, а личинка, пронзительно жужжа, понеслась за ним.
– Пот и пепел! – взревел Нецки, размахивая палкой. Личинка попыталась клюнуть Яна, тот присел и попал под колеса Елены. Что-то сухо клацнуло, раздался чмокающий звук. Незнакомый, очень тихий голос прошептал: «Не бойся». Потирая бок, Ян привстал.
Личинка лежала, извиваясь, на земле. Ее тело пузырилось, быстро растворяясь в яде Омнибоса. Елена покатила дальше, к проспекту, Нецки, оглядываясь и помахивая палкой, заковылял следом. Из земли торчало жало – круглое утолщение у основания и тонкий, зазубренный, покрытый зеленоватой слизью кончик. В том месте, где слизь попала на землю, она исходила едким сизым дымком. Ян глянул на удаляющегося пана, обеими руками вцепился в жало, потянул, стараясь, чтобы руки не коснулись слизи.
Когда он догнал их, стало темнее. Ян и Нецки посмотрели вверх – впрочем, судя по изменившимся движениям, теперь это был Дядя. Над проспектом вознеслась арка моста, соединяющего два небоскреба. По ней медленно ползло несколько панов. А еще выше, над крышами города, там, где атмосфера густела и превращалась в жирную кашу, в хаотично движущуюся по воле воздушных течений напитанную влагой крупу, плыла колоссальная вытянутая туша. На ее поверхности что-то двигалось, изгибались толстые жгуты, красные бугры мышц то вспучивались, то опадали, и казалось, что с их медленными ритмичными сокращениями связано движение живого цеппелина.
– Мозг, – произнес Дядя хрипло, и Ян понял, что старик тоже впервые видит это. – Большая Голова. Один из их космических кораблей!
Проспект заканчивался развалинами, возле них стояло несколько панов. Омнибос сполз с Елены и приблизился к ним. Напустив целую лужу, тележка откатилась, дрожа всем телом. Она казалась изможденной. Ян схватил старика за руку, оттащил в сторону и зашептал:
– Она со мной говорила!
– Кто говорил? – переспросил Нецки, или, возможно, это был Дядя – сейчас Ян не мог понять, кто стоит перед ним.
– Елена, она мне сказала, чтобы я не боялся. Когда на меня напала личинка. Так тихо-тихо. Я слышал!
Старик оглянулся на панов. Хотя здесь не было никакого насеста, те принялись «ночевать» – сошлись вплотную и просунули конечности друг в друга.
– Ну и что? – произнес Дядя. – Я же тебе говорил, они могут научиться говорить. Возможно, она вырастила рот где-то под брюхом, чтобы пан не заметил.
Разочарованный тем, что старик так спокойно воспринял эту новость, Ян присел на корточки и спросил:
– А что там вверху было? Что такое корабль?
– Помнишь, я рассказывал тебе про космос? Это устройство для перемещения в космосе. Ну… как бы такой большой летающий барак. Он может двигаться от одной планеты к другой и внутри себя перевозить панов или кого-нибудь еще. В космосе нет воздуха, которым мы дышим. Звездолет создает для тех, кто летит в нем, подходящую среду и кормит их. Когда-то у людей были своим корабли, только мы их делали, а не растили. Так, как сейчас делаем бараки из глины и веток. Но паны не делают, только приспосабливают. Они даже не выращивают – органические машины, это было бы не так страшно. Нет, тут еще хуже – они превращают разумы в механизмы, понимаешь? Их корабль разумен. Это такой большой мозг, внутри которого можно жить. Для меня остается загадкой, как он перемещается. Может, как-то искривляет пространство… силой мысли? Это смешно звучит, да, Ян? Он опустился где-то за этими руинами. Пошли посмотрим.
Обойдя неподвижных панов, мальчик и старик углубились в руины. Это здание отличалось от других домов – полуразрушенные стены состояли из светлого, с красными прожилками камня. Здесь было много деревянных дверей и длинных коридоров. На стенах висели прямоугольные рамы.
– Музей, – произнес старик, быстро ведя Яна вперед. – Здесь можно увидеть, как выглядели другие места.
Перебравшись через гору мусора, они попали в просторную комнату с широким окном. Когда-то музей стоял на краю городского парка, а сейчас из окна, между полускрытых дымкой небоскребов, виднелся кратер с пологими склонами. Нецки вскочил на подоконник, рискуя свалиться, подался вперед, чтобы лучше разглядеть открывающуюся картину.
В центре кратера стояло огромное дерево из мяса и кожи. Массивный, весь в складках жира, ствол нес на себе изогнутые ветви, покрытые вздутиями, потеками и трещинами. По окутывающей ветви паутине клейких белых канатов двигались паны и гусеницы. Между толстых корней, будто впившихся в планету пальцев великанской руки, темнели отверстия – там что-то шевелилось, исчезало внутри ствола, выползало наружу. Среди ветвей, подобно маленьким дирижаблям, плыло бессчетное количество чинке. Некоторые были увешаны воздушными пузырями, а другие уже сбросили их: склоны кратера и дерево покрывал слой серой пыли, выплеснувшейся из пузырей, что, как бомбы, взорвались от удара о землю.
Красно-белая туша звездолета висела над склоном, наискось, как толстобрюхая, распухшая от редкой
