– Приедет вечером. Где-то через часик. Он уехал совсем недавно. Беспокоит тебя что-нибудь?
– Нет. Голова тяжелая и слабость.
– Слабость пройдет. Главное, что ты в себя пришел.
– Я действительно здесь уже целый месяц?
– Да. Сегодня ровно месяц. Напугал ты всех. Не буду тебя утомлять. Попробуй ещё заснуть.
Владислав прикрыл глаза. Ему хотелось вернуться к той прозрачной стене, чтобы увидеть снова Валентина, но этого не получалось. Вместо этого росло и росло чувство беспредельного одиночества и удвоенной тоски.
Силы возвращались быстро. На третий день он уже мог садиться, не взирая на протесты коллег. Его перевели из зала в бокс. К нему началось настоящее паломничество. Всем почему-то хотелось на него посмотреть. Эти визиты и бурная радость окружающих не вызывали у него никакой реакции. Немного легче становилось, когда приходил Дан. Он не надоедал глупыми вопросами, не выражал никаких бурных эмоций. Иногда он просто сидел рядом и ничего не говорил. Владислав увидел у себя на груди слева наклейку. Голова всё также тупо болела, но он привык к этой боли на удивление быстро. На четвертый день он попросил у медсестры Кристины зеркало. Она принесла ему свою пудреницу, и он увидел свое лицо бледное, похудевшее, осунувшееся, с усталыми потухшими глазами. На левом виске также была наклейка. Обритые волосы стали отрастать, и дошли уже до длины «военкомата». На пятый день он встал, чем привел в ужас всех своих подчиненных. Тело казалось на удивление легким, движения давались с трудом. В эту ночь дежурил его хороший друг – Славик Попович. Владислав лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. В голову не шло ни единой мысли. Ему казалось, что он провалился в пустоту, и эта пустота заполнила его всего. Славик пришел и сел рядом с кроватью на вращающийся табурет. Владислав повернулся к нему.
– Почему не спишь? – спросил Славик. – Поздно уже.
– Не хочется. Выспался.
– Хочешь что-нибудь снотворное?
– Нет. Не волнуйся, я в норме.
– Как ты?
– Нормально.
– Влад, пятый день одна и та же песня: «Нормально», – Славик посмотрел на него с укоризной.
– Ты хочешь, чтобы было не нормально?
– Я хочу, чтоб было нормально, но после всего этого, что-то не сходятся концы с концами.
– Всё сходится, Славик. Я знаю, что вы меня хоронить ещё месяц назад собрались. Не время мне ещё.
– Почему ты решил, что тебя хоронить собрались? – Славик был явно сконфужен.
– Я всё видел и слышал с того момента, как у меня сердце стало. Сначала те семнадцать минут, а потом и всё остальное.
– Видел и слышал? – Славик смотрел на него как на привидение. – Влад, но ведь у тебя была полная кома, зрачки на свет не реагировали, сам не дышал, ни одного рефлекса не было. И откуда ты знаешь про семнадцать минут? Сказал кто-то?
– Я всё видел и слышал сам. Серега Шмелев тогда дежурил. Прошло семнадцать минут с момента остановки сердца, он всё возился со мной. Потом сказал, что я отмучился, а потом у меня появилась фибриляция и слабые сокращения. Разве не так?
– Всё так. Сердце стало давать сбои первый раз в операционной, потом здесь.
– Куда меня переведут?
– В нейрохирургию. Пули из головы у тебя так и не достали. Гематома рассосалась. Легкого левого часть пришлось выкинуть сразу.
– Это я знаю. Про голову не знал.
– Сильно болит?
– Нет. Так, тупо ноет.
– А дышать нормально?
– Не сказали б, и не заподозрил бы. Шов хоть косметический наложили?
– Относительно.
– И на том спасибо. У тебя курево с собой есть? – Владислав сел. – Что ты смотришь так, будто марсианина видишь?
– Есть, – растеряно ответил Славик. – А что?
– Дай сигарету и окно открой. Удавиться с тоски охота.
– Но ведь нельзя же, Влад, – слабо запротестовал Славик.
– Можно. Не волнуйся, хуже мне не станет, не помру я ещё долго.
– А вдруг?
– Не выдрючивайся, – Владислав посмотрел ему в глаза, – давай.
Они закурили. Славик потушил свет и открыл окно, впустив ночную свежесть. Некоторое время они молчали. В темноте только то ярче, то тусклее становились огоньки сигарет. Владислав глухо спросил:
