Амир смотрел вслед удаляющейся коляске, увозившей Злату и русского посла, и готов был взвыть от беспомощности и отчаяния.
Ни слова на прощание, ничего! Увидит ли он когда-нибудь еще Злату? Почему она уехала, даже ничего не сказав?
– Злата! – крикнул он и бросился за коляской.
– Нет! – перехватила его твердая рука Джибраи-ла. – Нет!
– Почему, отец? Я люблю ее!
– Ты мужчина. Ты должен сперва решить все для себя, а потом сообщить решение женщине.
– Что решить? – выкрикнул Амир, но перестал вырываться.
– Как жить дальше, – пояснил Джибраил. – Любовь – это только начало.
– Нет! Жизнь бессмысленна. Любовь есть смысл. – Именно эти слова произнес умирающий Тафари там, в гареме.
– Романтично, но непрактично. Успокойся. – Джибраил сурово взглянул на сына. – Спешить не стоит.
– Отец! Она же уезжает! – не успокаивался Амир. – И скоро уедет навсегда!
Амир ошарашенно посмотрел на отца, постепенно успокаиваясь. Он наконец-то услышал буквально крик своего избитого усталого тела: болели ребра, саднила разбитая бровь, а после удара даудовской дубинкой, гореть ему в аду, рука распухла и почти не шевелилась.
В посольстве Злату устроили со всеми удобствами. Появился врач, осмотрел рану и наложил новую повязку, а также дал какую-то настойку, от которой Злате немедленно полегчало. Рука, конечно, болела, но, в общем и целом, девушка оставалась вполне дееспособной – чего не скажешь о ее душевном состоянии: события последних дней, да и месяца в целом, оказались слишком тяжелыми для юной души. Когда Злата осталась одна в отведенной ей комнате посольства, то тут же упала на кровать и проспала больше суток. Как объяснил доктор Григорьев, от нервного потрясения.
Пришлось снова переодеться в привычную европейскую одежду, надеть туфли, но теперь все это Злате ужасно мешало. За месяц, проведенный в гареме, она привыкла ходить босиком, носить невесомые одежды, привыкла к легкому позвякиванию браслетов на щиколотках… Надо же, и совсем отвыкла от европейской одежды… Элегантное синее платье, которое, ахая, разложила перед нею служанка, показалось Злате элементом чужого мира. Она даже укорила себя за такие мысли и платье надела, но в нем чувствовала себя не слишком удобно – однако ничего не поделаешь – не переодеваться же опять в восточные одежды. Тем более что их пришлось бы покупать, ее необыкновенный дорогой наряд после беготни по подземельям пришел в полную негодность.
Все ужасы последних дней в доме Бен-Фарида будто отодвинулись, подернулись дымкой. Теперь Злате казалось, что она спала и видела сон – яркий, волшебный и немного страшный, как все восточные сказки. Она не хотела вспоминать ни о кинжале у ее горла, ни о том, как Ибрагим хотел надругаться над ней, ни о последнем взрыве. Если думать об этом, можно с ума сойти, хотя Злата и отличалась несокрушимым душевным здоровьем. Наверное, должно пройти какое-то время, пока она сможет думать об этом без содрогания. Тем более что далеко не все в этой сказке было страшным.
Ей снился Амир, и, проснувшись, она тоже думала об Амире. Его имя по-арабски означает «принц» – он и стал ее принцем на белом коне, а она-то полагала, что их не существует. И вот он объявился, и он здесь, в этом городе. Человек, которого Злата полюбила сердцем и душой, но они не могут быть вместе, потому что между ними пропасть. Вне стен гарема они принадлежат к абсолютно разным и непересекающимся мирам.
Злате в российском посольстве определили в услужение немногословную пожилую женщину, Глафиру, отлично справлявшуюся со своими обязанностями. Но вот поговорить с ней о том, что сейчас тревожило Злату, абсолютно невозможно. И с Теряевым Злата не могла откровенничать. Он мужчина, и вряд ли поймет молодую девушку. Бесполезно!
Злата пришла в кабинет Теряева после обеда, когда тот находился в благодушном настроении.
– Что, барышня, душенька? Да садись, садись! – Посол указал на мягкое кресло. – Как чувствуешь себя?
– Благодарю, Виктор Александрович, теперь хорошо, – ответила Злата, как и положено благовоспитанной барышне. – У меня к вам просьба.
– Для тебя, Злата Петровна, все что угодно! – улыбнулся посол.
– Я хотела бы посетить мечеть Омейядов, – застенчиво попросила девушка. – Я себя отлично чувствую, а не посмотреть подобный выдающийся памятник архитектуры просто невозможно.
– Ты уверена? – обеспокоился посол. – Ох, и боязно мне тебя за порог посольства выпускать! А ну как снова украдут? – Он задумчиво нахмурился. Злата смотрела умоляюще. – Но если я с тобой поеду, то сам смогу и присмотреть.
– Хорошо! – просияла девушка.
Теряев подозрительно посмотрел на Злату и после паузы промолвил:
– Странная ты барышня, ох и странная! Другая бы на твоем месте в православный храм запросилась, а ты, вишь, в мечеть хочешь… Ну ладно, ладно! – воскликнул он, увидев растерянность Златы. – Всему свое время, и если душа просит, ехать надо. Завтра с утра и поедем.
– Идея постройки этой мечети, – рассказывал Виктор Александрович по пути к вожделенному памятнику архитектуры, – принадлежит халифу Вали-ду, жившему в начале восьмого века. В Европе в то время были темные времена, а арабы стремились на Запад, завоевать северные народы. Ну и об искусстве не забывали. Халиф Валид был, судя по всему, человеком непростым. Именно ему принадлежали в свое время знаменитые бани «Каср Амра» в Иордании – единственный уникальный памятник той эпохи, стены которого украшены изображениями живых существ. В мозаиках же самой мечети нет ни одного изображения
