желание, ее постигнет та же участь, внезапно решил он.
— Тебе не нравится ехать на Вьенто? — прошептал он, нарочно задев губами ее маленькое ушко.
Кэрли напряглась еще сильнее, как и он — под своими узкими брюками. Проклиная себя, Рамон все же не отпустил девушку.
— Мне очень нравится Вьенто. — Она подвинулась и села поудобнее. Испанец прижал ее к своим бедрам. — Зато тебя я порой нахожу невыносимым.
— О! Я знаю средство от этого! — Повернув коня, Рамон направился к перелеску.
— Куда ты? Что ты?..
Голос Кэрли оборвался, когда его рука скользнула вверх, к ее груди. Она была округлой, полной. Ему до боли захотелось сжать ее. Пальцы жаждали обхватить эту грудь, заставить сосок отвердеть. Какой он — маленький и плотный или большой и широкий? Подумав об этом, Рамон услышал собственный стон. Когда он прижался губами к пульсирующей жилке на шее, ощутил вкус гладкой белой кожи, острое желание пронзило его.
— Д-дон Рамон?..
В ее голосе появилась неуверенность, которой прежде не было… И что-то еще, слишком ему знакомое. С каждой секундой страсть Рамона нарастала.
— Si, — тихо шепнул он. — Я здесь. Тебя по-прежнему интересует, чего я хочу?
Остановив жеребца за нагромождением валунов, он повернул девушку к себе. Глаза Кэрли округлились, щеки пылали. Откинув ее голову, Рамон провел пальцем по мягкой нижней губе, наклонился и жадно поцеловал Кэрли.
Она вздрогнула и начала сопротивляться, изумленная его дерзостью и полная решимости освободиться. Но неистовый жар требовательных губ уже проник в ее тело и заставил вцепиться в его плечи. Прижавшись к нему грудью, она ощутила, как огонь опалил ее. Язык Рамона коснулся уголка ее губ, словно соблазняя Кэрли раскрыть их.
Девушка застонала, когда его теплый язык проник в ее рот, а в животе разлилось тепло. Сильная рука стиснула ее талию. Господи, все это было как в ее сне!
Нет, совсем иначе! Разве какой-нибудь сон мог сравниться с этим!
Кэрли пошевелилась в седле, ее соски, прижатые к мощной груди испанца; набухли и отвердели. Рамон ласкал ее через блузку, сжимал грудь, мял своими пальцами. Потом рука скользнула вверх и коснулась обнаженной кожи над глубоким вырезом.
— Рамон, — прошептала Кэрли, — пожалуйста…
Хриплый стон вырвался из его горла. Он снова поцеловал ее крепко и страстно, потом отпрянул, учащенно дыша и глядя на Кэрли потемневшими глазами.
Она облизнула распухшие губы, пытаясь преодолеть прокатывавшуюся по телу горячую дрожь.
— Я не думала, что ты хотел… ты не должен… ты сказал, что я в безопасности.
У него заходили желваки.
— Si, querida. Ты права. Я не должен был делать этого. Я совершил глупый и опасный поступок.
Он развернул Кэрли в седле и молча подъехал к двуколке.
— Сеньорита убедила меня, что ей лучше ехать с вами. — Рамон помог Кэрли спуститься на землю.
Она чувствовала, что ее щеки горят, а сердце стучало так громко, что все, вероятно, слышали удары, но Кэрли подняла голову, расправила плечи и решительно забралась в двуколку. Женщины промолчали. Гнедая потащила тяжелую деревянную повозку по узкой тропе.
Вся трепеща, Кэрли бросила взгляд на Рамона. Он ехал с мрачным, непроницаемым лицом.
Сердится ли он? Если это так, то она надеялась, что его гнев скоро пройдет. Пока она оставалась в Льяно-Мирада, Рамон де ла Герра полностью распоряжался ее жизнью: мог отпустить на свободу или убить.
Или овладеть ею. В любое удобное для него время и где угодно. Он только что доказал это.
Дрожь пронизала девушку — на этот раз холодная и неприятная. Кэрли не забыла, как жесток и безжалостен бывает испанец.
Она помнила и свои ощущения в тот миг, когда Рамон целовал ее.
Господи, если бы она поддалась страсти, дядя никогда не простил бы ее! Кэрли потеряла бы невинность, и дядя Флетчер стыдился бы ее. Возможно, он даже прогнал бы ее. Но Кэрли некуда было идти, не к кому обратиться за помощью. Она боялась думать о том, что может остаться в одиночестве, тоскуя по дому и близким.
Сейчас девушке еще сильнее, чем прежде, захотелось убежать и вернуться на ранчо дель Роблес, К безопасности и новой жизни, которую она только что начала.
Следя за тем, чтобы Кэрли не догадалась, по какому пути удирать, Рамон доставил женщин в лагерь. В дороге Санчес говорил мало, но не раз с осуждением смотрел на него.
— Не упрекай меня, — сказал ему Рамон, когда они остались одни. — Я хотел лишь преподать ей урок, но кое-что понял сам.
— О? И что же?
— Я не могу полагаться на себя, находясь с этой gringa. Sangre de Christo[37], Педро, я не помню, когда хотел женщину так сильно!
Старый ковбой улыбнулся:
— В американке горит огонь, verdad[38]? Она красива, горда и сильна. Двадцать лет назад я едва ли устоял бы перед ней. Тебе надо решить, как поступить с этой девушкой, Рамон.
— Чтобы сохранить свою свободу, я должен держать ее здесь.
— Возможно, если бы ты объяснил кое-что… рассказал ей правду… она взглянула бы на все иначе.
Рамон усмехнулся:
— Эта женщина — gringa. Она никогда не примет сторону калифорнийца, враждующего с ее родней.
— Не знаю, прав ли ты. За мою долгую жизнь я видел и более странные вещи и понял, что правда — это средство убеждения, которое часто преодолевает расовые и религиозные границы.
Рамон покачал головой. Должно быть, Санчес стареет. Подумать, что девушка прислушается к его словам и он может доверить ей тайну, — на такое способен только безумец.
Однако эта мысль не давала ему покоя. На следующий день он отправился на ранчо Лас-Алмас, решив держаться подальше от Кэрли, но каждый вечер вспоминал, как целовал ее, и воображал, как мог бы заниматься с ней любовью. А между тем Рамон постоянно вспоминал слова старого друга.
Если бы ему удалось убедить ее! Если бы она поверила правде о своем дяде! Тогда Рамон отпустил бы ее на ранчо дель Роблес, его проблема разрешилась бы и со временем он забыл бы Кэрли.
Ну что ж, вернувшись в лагерь, он попытается сказать ей правду. Да и чем он рискует?
Рамон вздрогнул, подумав о том, что может потерять жизнь, если по глупости доверится девушке.
Идея возникла неожиданно, очевидно, благодаря женскому инстинкту, который Кэрли совсем недавно обнаружила в себе.
«Кто в лагере захочет мне помочь?» — спросила она себя. И ответила — никто. Все его обитатели хранили верность Рамону. А кому выгодно ее бегство? Например, наемникам, о которых упоминал испанец. Они искали свою долю добычи, полученной преступным путем. Но ей было нечем заплатить за помощь, а обещания ничего не стоили.
Внезапно Кэрли осенило: Миранда.
Миранда Агилар страстно желает, чтобы она исчезла.
Эта девушка пришла к дому Рамона заявить о том, что принадлежит ему. Она не поступила бы так, если бы не видела в Кэрли соперницу. Но захочет ли Миранда помочь ей?
Кэрли научилась ездить верхом — во всяком случае, немного. Занимался с ней не Рамон, уехавший на следующий день после их возвращения из индейской деревни. Кэрли давали уроки Руис и Санчес, отличные наездники и очень хорошие учителя, терпеливые, но твердые и решительные. Добиваясь того, чтобы она ездила, как чистокровная испанка, они посадили ее в мужское седло, но обещали научить Кэрли ездить и в дамском, если дон Рамон найдет такое. Кэрли относилась к урокам серьезно, не сомневаясь, что дядя обрадуется, узнав, что она ездит верхом, как светская дама.
