Двуколка катила вниз по очень отлогому склону, вокруг простирались земли, которые вскоре будут принадлежать и ей. Присцилла заставила себя внимательнее присмотреться к окружающему. По периметру поместья тянулись домики работников, иногда деревянные, но чаще каменные, крепкие и удобные на вид.
– Странно, – начала она, пытаясь завести светскую беседу, – ведь неподалеку идет война. Почему же у вас нет проблем с работниками-мексиканцами?
– Моих людей война не волнует. Их предки жили на этой земле еще сотню лет назад. Мексика для них просто слово, не более. Они считают себя гражданами Техаса и лояльны к нему, а еще больше – ко мне как к хозяину. Вот так обстоят дела, Присцилла. Некоторые мексиканцы сражались на Аламо против своих же соплеменников.
– Подумать только! – искренне воскликнула она.
– Случись что-нибудь, они и за меня встанут стеной. Эти люди безоговорочно преданы мне.
Это прозвучало с оттенком гордости, даже жесткости, которой он не выказывал в письмах.
Посмотрев налево, Присцилла увидела нескольких негров, обнаженных до пояса и с мотыгами в руках. Судя по всему, они копали канаву для обводного канала. Их кожа цвета эбенового дерева влажно блестела в лучах солнца.
– У вас тут немало негров, Стюарт. Не ожидала увидеть их так далеко к северу.
– Техас, Присцилла, не Север, а скорее Юг. Эти черные принадлежат мне. Рабы.
– Рабы?! У вас есть рабы?
– Ну, меня не назовешь настоящим рабовладельцем. Их не более тридцати, но они и правда мои. Переезжая из Натчеза, я привез их с собой.
Почему все услышанное так потрясло ее?
– Однако… однако это странно… в Цинциннати с рабством давно покончено. Тамошние жители считают рабовладение жестоким, бесчеловечным…
– Вот и пусть себе считают, – резко перебил ее Стюарт, – а я останусь при своем мнении. Что я, по- вашему, должен был сделать? Дать им всем вольную? Да они бы перемерли с голоду уже через пару месяцев! Я их кормлю досыта, даю им удобный кров, а они работают на меня – не тяжелее, чем другие.
– Другие могут выбирать работу, – упрямо возразила Присцилла.
– Дорогая, ваша жизнь в Цинциннати осталась в прошлом, а с ней и ваши тогдашние взгляды. – Стюарт уже не скрывал раздражения. – Отныне вам предстоит смотреть на все как положено жене, то есть глазами мужа. У меня политические амбиции, а Техас рабства не отменял. Проповедь аболиционизма станет моей политической смертью. Как супруга, вы обязаны поддерживать меня.
– Я готова быть вашей женой, но не вашей марионеткой! – Присцилла вздернула подбородок. – Уж не хотите ли вы контролировать даже мои мысли? Я тоже родилась на Юге, но никогда не одобряла рабства. И впредь не намерена его одобрять!
Он недовольно посмотрел на нее, но промолчал. Что возомнила о себе эта маленькая дурочка, сжимающая кулаки и похожая сейчас на натянутую струну? Что она королева Английская? Она всего лишь еще один рот, который нужно кормить, да еще куколка, которую можно роскошно приодеть. За его щедрость она должна |со расплатиться своим телом и дать ему сыновей.
Девчонка скоро привыкнет к роскоши, но при этом научится и послушанию. Только так – и не иначе! Овладев собой, Стюарт улыбнулся:
– Хороши же мы с вами! Затеяли спор в день свадьбы! Отложим обсуждение политических взглядов до более подходящего момента. Простите, что погорячился. Знаете, дорогая моя, а ведь не только вы нервничаете перед таким важным шагом. По-моему, и у меня предсвадебная истерика. Сейчас мы вернемся домой, и вы хорошенько отдохнете. Нам еще представится случай объехать ранчо.
– Согласна.
Оправдания Стюарта несколько успокоили Присциллу. Голос его звучал искренно, и ей очень хотелось поверить, что у него «предсвадебная истерика». Когда двуколка катилась мимо поля, на котором работали мексиканцы, те приветливо помахали хозяину. Стюарт помахал в ответ. Без сомнения, он был требователен к ним, но они уважали его. Неужели кров и сытная пища так много значат? – удивлялась Присцилла. Не роптала даже Консуэла, хотя ее дочери приходилось делить постель с нелюбимым человеком. Все на ранчо довольны своей судьбой. Так что же нужно ей самой?
– Право на собственное мнение, – пробормотала она.
– Вы что-то сказали, дорогая?
– Я сказала, что не спросила вашего мнения. Возможно, вы предпочли бы продолжить поездку.
– Нет-нет, Присцилла, что вы! – Стюарт потрепал ее по колену. – Я не хочу утомлять вас. Мне просто не пришло в голову, что, как всякая леди, вы хрупки и не слишком выносливы. Впредь обещаю помнить об этом.
Боже, он относится к ней как к домашней кошечке!
– В жизни не видела такого чудесного платья, – говорила Консуэла. – Красота! Прекраснее некуда!
Она взвесила на пухлой ладони тяжелую на вид, но на самом деле воздушную складку платья. Казалось, ткань мерцает, чуть заметно светится.
– Спасибо за похвалу, – тихо откликнулась Присцилла. – Я сама сшила это платье.
Она стояла перед большим овальным зеркалом в простенке и смотрела на свое отражение. Да, она выглядела очень мило в этом наряде. Правда, лицо слишком бледное, а под глазами залегли тени, но зато платье выше всяческих похвал.
Присцилла коснулась бисера, украшавшего юбку. Благодаря ему ткань и мерцала. Низ платья, рукава у локтя и вырез были отделаны кружевами того же благородного оттенка слоновой кости. Неглубокое
