Конни Мейсон
Нежная ярость
Часть первая
ФРАНЦИЯ И НОВЫЙ ОРЛЕАН
1814-1815
1
Ничто за десять лет жизни, проведенных в монастыре Святой Цецилии, не подготовило юную Габриэль Ла Фарж к этому моменту. Она знала, что мужчину, который стоял рядом с ней, многие сочли бы красавцем. Но его мрачноватая красота и холодные серые глаза пугали ее. Любая девушка ее возраста с большой радостью вышла бы замуж за столь богатого молодого человека, как Филип Сент-Сир, – так, по крайней мере, утверждали ее родители. Сама Габби знала лишь то, что не испытывает ни малейшего желания стать женой плантатора на далекой Мартинике. Но право выбора ей не предоставили. Она зажмурила глаза, и монотонный голос священника постепенно исчез, а сама Габриэль мысленно погрузилась в переживания событий, приведших ее к этому ужасному моменту... Несколько дней тому назад Габби вызвали в маленький кабинет матери-настоятельницы. Сначала она подумала, что опять рассердила эту благочестивую женщину каким-нибудь своенравным поступком, но, как ни напрягала память, так и не смогла вспомнить ничего предосудительного. Собственно говоря, с тех пор, как она примирилась в душе с тем, что посвятит свою жизнь Богу, Габби чувствовала себя более умиротворенной, чем когда-либо за долгие годы, проведенные в монастыре.
Десять лет, раздраженно подумала Габби, вспоминая свое безрадостное существование в монастыре. И за все это время родители ни разу не навестили ее, более того, она не получала от них никаких известий. В первые годы она пыталась бунтовать против заточения, да и сейчас временами мечтала вырваться из мрачных серых стен монастыря, так ей хотелось бегать и смеяться, распустив свои длинные волосы, и чтобы ветер трепал их. Трудно сосчитать часы, проведенные на коленях в часовне в виде покаяния за свой живой характер и своенравное поведение.
Проходили годы. От Жильбера и Лили Ла Фарж не было никаких вестей, и Габби впала в отчаяние. Она поняла, что никогда ей не удастся покинуть монастырь и суждено остаться в этих стенах до конца дней и превратиться в увядшую старуху. Она даже мысли не допускала, что можно жить самостоятельно за пределами монастыря, потому что, хотя ей скоро и должно было исполниться восемнадцать лет, она была неискушенна, как дитя, в обычаях света. Заставив себя смириться с неизбежным, она приготовилась принять постриг и стать невестой Христовой. И это произойдет ровно через неделю.
Дверь в кабинет матери-настоятельницы была открыта, и Габби нерешительно вошла, отчего-то ощущая сильное биение сердца.
В первый момент, когда она узнала женщину и мужчину, шагнувших ей навстречу, Габби испытала изумление, и больше ничего. Минувшие десять лет мало изменили Жильбера и Лили Ла Фарж. Жильбер располнел, но все еще был хорош собою. Волосы его кое-где посеребрила седина, но она не старила его, а даже придавала благородный вид.
Лили в свои тридцать шесть лет еще могла считаться красавицей, хотя не могла соперничать с красотой и свежестью своей дочери. Когда Лили разглядела безупречную, стройную фигуру Габби под грубым монашеским одеянием, яркие губы скривились, придав лицу капризное выражение. С нескрываемой женской ревностью она продолжала рассматривать дочь, недовольно отмечая, что из нескладного ребенка с длинными ногами и руками она превратилась в удивительно прелестную молодую девушку с пронзительными глазами фиалкового цвета, затененными густыми, пушистыми ресницами. Хотя волосы Габби были полностью скрыты под монашеским апостольником, черты ее лица – от изогнутых бровей до полных губ – были великолепны и приковывали внимание.
– Ну, дочка, – прогремел Жильбер, которого раздосадовало молчание Габби, – что же ты стоишь как чужая? Разве так встречают родителей?
Габби неловко поежилась под пристальным взглядом отца и матери.
– Ты изменилась, Габби, – сказала Лили, критически разглядывая дочь. – Ты превратилась в красивую женщину. Правда, Жильбер?
Повернувшись к мужу, Лили была поражена и рассержена появившимся вожделением в его взоре. Будто бы он вовсе не отец. Так что не было сомнений, что он тоже находит молодую женщину, стоящую перед ними, прелестной.
– Еще прекраснее, чем я думал, – согласился Жильбер. Он дотронулся до локтя Габби и стал нежно поглаживать ее руку. Жильберу с трудом верилось, что эта юная красавица его дочь. Он нервно прокашлялся. – А тебе не любопытно узнать, зачем мы здесь? – спросил он, задержав руку на плече Габби.
– Пожалуй, любопытно, все-таки десять лет прошло, – ответила Габби насмешливо, забыв от обиды все наставления в послушании и почтительности, которыми ее пичкали все десять лет.
Пальцы Жильбера вдруг сжались на ее плече, и Габби невольно скривилась от боли.
– Тебе следует быть почтительной, – строго произнес Жильбер. – Ради твоей собственной безопасности мы оставили тебя у святых сестер. После падения Бастилии мы превратились во врагов народа. Ты была в гораздо большей безопасности в монастыре, чем если бы скрывалась вместе с нами. Я не знал, какая судьба нас ждет. Ты должна быть благодарна за то, что у тебя был надежный дом.
– Но ведь десять лет, папа! – воскликнула она, не в силах скрыть боль, вызванную их пренебрежением.
– И я полагаю, за эти десять лет твое образование завершилось, – ответил Жильбер. – Мы с твоей матерью позаботились о твоем будущем.
– Мое будущее?! – повторила Габби. – Мое будущее уже определено. Мне скоро восемнадцать, и время моего послушничества заканчивается. Я произнесу обеты и приму постриг.
– Прости, Габби, но это невозможно, – возразила Лили. – Расскажи ей, Жильбер, – она повернулась к мужу.
– Все в свое время, дорогая, в свое время, – ответил Жильбер. – Ты слышала последние новости из Парижа, Габби? – заговорил он примирительным тоном. Когда Габби ответила отрицатель но, он продолжал: – Париж пал, Наполеон отрекся от престола и изгнан на Эльбу. Но его самые преданные сторонники, в том числе и я, не сдаются. Я поклялся отдать все свои средства и все силы, чтобы Наполеон снова стал великим Императором Франции.
– Но какое это имеет отношение ко мне, папа? – нетерпеливо спросила Габби.
– Терпение, дочь моя, неужели ты ничему не выучилась за десять лет? Я-то думал, что ты излечилась от упрямства, которое проявляла в детстве.
Габби покраснела от отцовского упрека и, призвав на помощь все свое терпение, смиренно стала ждать продолжения.
– В ближайшее время мы с твоей матерью отправляемся в Италию с группой самых верных сторонников Наполеона. Там мы будем содействовать его возвращению к власти и триумфальному походу на Париж. Но, прежде чем мы покинем Францию, я должен рассчитаться с долгами.
– Но я все равно не...
– Тихо! – повелительно произнес Жильбер. – Если ты дашь мне возможность, я все объясню. Во время гражданских беспорядков я потерял порядочную часть состояния. Позднее я много вложил в кампанию Наполеона. Теперь я в финансовом затруднении и не могу выполнить свои обязательства, данные Наполеону.
– Не говоря уже о твоих долгах чести, – вмешалась Лили. Жильбер бросил на нее гневный взгляд, призывая к молчанию.
– И кроме того, я должен позаботиться о твоем будущем до отъезда из Парижа, – вкрадчивым голосом продолжал Жильбер, проявляя необычную для него отцовскую заботливость.
– Но мое будущее обеспечено, – сказала Габби. – Я уже сказала вам, что собираюсь посвятить себя Господу, так же, как вы посвятили себя Наполеону.
