Сейчас Филип молча наблюдал, как Габби поглощала завтрак, и вспоминал со смягчившимся взглядом тот день, когда ему впервые удалось зажечь в ней страсть. Габби долго сопротивлялась его посягательствам на ее тело, пока бушующий шторм и пыл Филиппа не зажгли наконец в ней ответный огонь и выпустили на волю ее природную пылкость. Филип с удивлением признался себе, что ему приятнее, когда она принимает его с радостью, и он с тоской вспомнил о том, какой любящей она была раньше.
Габби откинулась в кресле, отодвинула свою пустую тарелку и довольно вздохнула.
– Не помню, когда я ела столько вкусного, – сказала она, улыбаясь, как кошка, которая только что съела блюдечко сметаны.
– А я не помню, чтобы ты столько когда-нибудь ела, малышка, – ответил Филип, и улыбка озарила его лицо, – разве только... – Вдруг он замолчал и стал пристально вглядываться в ее лицо, а потом перевел взгляд на стройную, как тростинка, фигуру. Он резко поднялся и вышел из каюты, аккуратно закрыв зверь, но не запирая ее.
Днем Габби храбро открыла дверь и вышла на палубу, гордо подняв голову, как бы бросая вызов тем, кто попробует остановить ее. К своему удивлению, она заметила, что судно почти опустело, а потом сообразила, что члены команды, наверно, пошли на берег праздновать Рождество. Хотя день был холодным, солнце светило ярко, и Габби повернула лицо к солнечным лучам. Внезапно рядом с ней появился Филип.
– Смотри не простудись на холодном ветру, дорогая, – сказал он и опять удивил Габби своим переменчивым настроением.
– А тебе это небезразлично, Филип? – спросила она, повернувшись – к нему.
– Да, конечно, моя маленькая, – ответил он. – Куда ты будешь годиться, если заболеешь? Слабое тело меня не привлекает.
Габби побледнела и ухватилась за бортик. И когда она перестанет реагировать на жестокость Филиппа? – подумала Габби и сглотнула. Повернувшись, она намеренно отошла прочь, но он шел за ней по пятам, пока они оба не оказались в каюте.
– Мы отплываем из Чарльстона завтра, – сказал он с напускным безразличием.
– И возвращаемся на Мартинику?
– Нет, наш следующий порт захода Норфолк.
– Значит, мы будем в море еще много недель, – сказала Габби грустно.
– Да, – холодно ответил Филип. – Может быть, в ближайшие недели ты поймешь наконец, что значит верность.
– И ты тоже, – сказала Габби и усмехнулась, заметив встревоженный вид Филиппа.
15
Холодные ветры с дождем сильно замедлили плавание в Норфолк. День за днем Филип настаивал на своих супружеских правах, иногда не обращая особого внимания на чувства Габби, а иногда с невероятной нежностью. Филип продолжал удивлять Габби сменой своих состояний. Если в какой-то момент Габби казалось, что Филип смягчается, он сразу опровергал это бессердечными насмешками или холодным безразличием.
В тот день, когда показался Норфолк, Габби стояла у борта, овеваемая сильным ветром. Море штормило, и трудно было удержать равновесие.
Внезапно она почувствовала неудержимую тошноту, и завтрак, который она только что съела, полетел в море. Голова закружилась, она пошатнулась, и как раз в тот момент, когда она могла упасть за борт, пара сильных рук подхватила ее.
Габби медленно открыла глаза и увидела, что лежит на кровати, а Филип осторожно промокает ее лоб влажным полотенцем.
– Тебе лучше, малышка? – спросил он, и тревога была в его голосе.
– Да, Филип, – ответила Габби и попыталась встать.
– Не надо, не вставай пока. Не хочу, чтоб ты свалилась у моих ног.
Габби послушно откинулась на подушки. Ей не требовалось объяснений тошноты или обморока. Она не сомневалась, что снова беременна. «Интересно, обрадуется ли Филип?» – подумала она, осторожно глядя на мужа.
Ее беспокойные мысли были резко прерваны, когда Филип положил руку на ее живот и спросил:
– Чей это ребенок, Габби?
Его грубое обвинение возмутило ее.
– Боже мой, Филип, как ты можешь говорить такие вещи? Никто, кроме тебя, не мог стать отцом этого ребенка.
– Откуда ты знаешь? – спросил он холодно. – Я взял тебя через две недели после того, как ты рассталась с Дювалем. Ты не можешь знать наверняка, кто отец ребенка.
– Филип! Пожалуйста, поверь мне! Никого, кроме тебя, не было.
– Я знаю Дюваля и знаю твою страстную натуру. – Он встал и стал шагать по маленькой каюте. – Я сам виноват, – продолжал он с горечью, – в том, что взял тебя, не подумав, позволил похоти затуманить мой рассудок. Я же дал себе слово, что никогда не допущу ситуации, чтобы я сомневался, от кого моя жена понесла ребенка. Боже мой, Габби, что ты со мной сделала? Габби даже стало его жаль.
– Я ничего не сделала, Филип, – возразила она. – Но я вижу, что в твоих глазах я виновна в измене. Если ты не веришь мне, отпусти. Я буду жить своей жизнью и как-нибудь обеспечу ребенка без тебя. Разведись со мной. В наше время это возможно. Только не веди себя со мной так, как будто я твоя содержанка!
– Я не могу отпустить тебя! – с болью воскликнул Филип. – Неужели ты не понимаешь? Да нет, конечно, ты не понимаешь. Как можно понять, когда я сам себя не понимаю! Ты в моей крови, в моем мозгу. Твой запах, вкус, твои прикосновения все время со мной. Ты моя, и я никогда тебя не отпущу. Ни одному другому мужчине ты больше не достанешься. Я могу ненавидеть тебя, презирать за то, что ты мне сделала, но не могу отпустить тебя! Ты питаешь мою душу и тело.
Его мучительные слова потрясли и смутили Габби. Как может быть, что Филип нуждается в ней и в то же время не любит ее?
– А как же ребенок? Как ты относишься к ребенку, который во мне? – спросила она нерешительно, зная, что его ответ может изменить всю ее жизнь.
Филип молчал так долго, что Габби решила, что он не расслышал вопроса. Наконец он заговорил, и его ответ наполнил ее душу пустотой.
– Честно говоря, я не верю, что я отец этого ребенка, – признался он. – Я буду стараться быть хорошим отцом, потому что есть некоторая вероятность, что ребенок мой. Большего я не могу тебе обещать.
От этих слов Габби похолодела. Ей невыносимо было думать, что Филип будет обращаться со своим первенцем не так, как с другими детьми, которые у них могут быть. В глубине души она поняла, что у нее нет другого выхода, как покинуть Филиппа и воспитать своего ребенка со всей любовью и вниманием, которого он заслуживал.
– А как только ребенок родится, – продолжал Филип, не замечая ее настроения, – я глаз с тебя не спущу, пока ты не забеременеешь опять, потому что только так я смогу быть уверен, что Бельфонтен достанется моему родному отпрыску, а не какому-нибудь ублюдку.
– Ты чудовище! Презренный негодяй! – закричала Габби, вскочив с кровати и стала молотить своими маленькими кулачками по груди Филиппа. Она ощущала отчаяние, растерянность, безнадежность. – Я буду любить этого ребенка больше всех других, которых ты, быть может, вынудишь меня родить.
Лицо Филиппа потемнело от гнева, и он отшвырнул ее. В его понятии слова Габби подтверждали его подозрения, что это ребенок Дюваля. Он еще более рассердился, когда понял, что, несмотря на ее измену, он по-прежнему желает ее. Филип вышел из каюты с решением, что, как только дела в Норфолке будут закончены, он даст команду «Стремительному» возвращаться на Мартинику, где поместит Габби в Бельфонтене под строгим надзором, потому что не может ей позволить погубить еще одного ребенка, кто бы ни был его отцом. Неотвязная мысль, что это может быть его ребенок, не давала Филиппу покоя. Сомнения будут мучить его всю оставшуюся жизнь.
