стены, задрапированные шелком и атласом, диваны, обитые драгоценным бархатом… А женщины! О Аллах, сколько же здесь было женщин! Высокие и низенькие, стройные и коренастые, худые и толстые, но все удивительно красивые, одетые в тонкие разноцветные шелка.
Некоторые из них возлежали на диванах или на разбросанных по полу подушках, другие, обнажившись, плескались в большом мраморном бассейне. Повсюду сновали куда более скромно одетые служанки, разнося фрукты и напитки.
Асад кивнул полной матроне, расположившейся неподалеку от бассейна, и та поспешила им навстречу.
— Это Бадрия, — представил ее евнух, — она присматривает за женами владыки. Тебе следует вымыться и подкрепиться, прежде чем ты предстанешь перед ним.
Зара и Бадрия с любопытством и некоторой опаской посмотрели друг на друга. Первой заговорила матрона:
— На тебе одежда берберского воина!
— И я ношу ее по праву, — гордо ответила Зара. — Так одеваются те, кто умеет владеть оружием.
Бадрия бесцеремонно сорвала с головы Зары кефею и из-под нее хлынул золотистый поток волос, доходящих девушке почти до пояса. Пожилая женщина застыла в немом восхищении: сочетание зелени глаз, нежного тона кожи, а также медового оттенка волос и бровей было поразительным. Казалось, что это юное создание родилось прямо у нее на глазах, появившись из пучка солнечных лучей, проникавших в гарем сквозь резное каменное окно.
— Не знаю, чем уж ты там владеешь, но воин из тебя такой же, как из меня девственница, покачала головой Бадрия. — Я слишком долго живу на свете, чтобы верить во всякий вздор. Кто ты на самом деле?
— Я — принцесса Зара, дочь великого кади Юсуфа.
— Дочь главаря берберских бандитов?! — ахнула Бадрия. — Да смилостивится над нами Аллах!
Гарем был не так уж изолирован от внешнего мира, и она находилась в курсе того, что происходило за стенами дворца. Для этого существовала масса способов, например, подкупить кого-нибудь из евнухов или чернокожей стражи и заставить их разговориться.
— Я голодна, — с вызовом заявила Зара. Принеси мне поесть.
Бадрия удивленно вскинула брови — властный тон берберской принцессы никак не соответствовал ее нынешнему положению, однако смелость девушки пришлась ей по душе.
— Сначала ванна, затем еда, — отрезала она, сморщив нос, словно унюхала что-то омерзительное — от тебя пахнет потом и верблюжьим дерьмом. Снимай свои синие тряпки, я подберу тебе более достойный наряд.
Заре не хотелось расставаться с одеждой своего народа. Кроме того, сама мысль о том, чтобы хоть как-то, пусть даже внешне, уподобиться окружавшим ее женщинам, вызывала в ней отвращение.
— Я позволяю тебе вытряхнуть пыль из моей одежды, — упрямо ответила она, — но к султану я пойду в ней.
— Ты просто глупая маленькая дикарка! — возмутилась Бадрия. — Появиться перед владыкой в мужском наряде! Да ты в своем уме? Он будет страшно разгневан, уж можешь мне поверить. Если ты хочешь произвести на него хорошее впечатление…
— Я не хочу ни на кого производить никакого впечатления, — решительно мотнула головой Зара, перебив ее на полуслове. — По-моему, ты не поняла. Я — принцесса Зара, дочь кади Юсуфа, и я отлично знаю, что меня ждет. И не прекословь мне, женщина. Я останусь в том, в чем была — в одежде моего народа. А теперь делай свое дело: вымой меня и накорми.
За долгие годы жизни в гареме Бадрия повидала всякое, но такого нелепого упрямства — никогда. Она пожала плечами. Что ж, как угодно. Если этой берберке совсем не дорога жизнь, это, в конце концов, ее личное дело. Бросить вызов султану все равно, что войти в клетку с разъяренным львом.
Зара позволила Бадрии раздеть себя, стараясь не обращать внимания на возгласы удивления и хихиканье остальных женщин; те же просто глазам своим не верили: под мышками и на лобке дикарки росли волосы!
— Что же за мужчины эти берберы, если они позволяют своим женщинам разгуливать в таком виде? — фыркнула Бадрия. — Но ничего, я лично прослежу за тем, чтобы к султану ты попала гладкой, как новорожденный младенец.
Зара знала, что в этом-то как раз мнения арабов и берберов не расходились. Последние тоже любили, когда тела их женщин чисты, умащены благовониями и лишены всякой растительности, но у девушки не было ни времени, ни желания приводить себя в порядок. Кроме того, еще ни один мужчина не видел ее обнаженной. Даже Саид. Ии так и не представилась возможность насладиться своей любовью в полной мере.
— Делай что хочешь, — безразличным тоном ответила Зара. — Я, правда, вижу в этом только один смысл: никто не сможет сказать, что дочь кади Юсуфа встретила свою смерть грязной.
Ее отвели к бассейну. Там Бадрия натерла все тело Зары благовонным жидким мылом, затем взяла плоскую костяную пластину и соскребла ею с кожи девушки мыльную пену вместе с грязью. После этого она намазала ее руки, ноги, подмышки и лобок каким-то вязким бледно розовым веществом, которое быстро затвердело, образовав прочную эластичную пленку. Осторожно отогнув края этой пленки, Бадрия резким, но умелым движением содрала ее, и через минуту Зара уже с удовольствием плескалась в прохладной воде бассейна, почти счастливая от того, что снова чувствует себя чистой.
Вскоре, облачившись в просторную полупрозрачную пижаму, девушка приступила к трапезе, состоявшей из кускуса с бараниной, очищенных зеленых фиг, горячего хлеба и фруктов. Служанка то и дело подливала ей в пиалу ароматного мятного чая.
Силы принцессы быстро восстанавливались, и, когда пришло блаженное ощущение сытости, она уже снова была собой — гордой воительницей, готовой встретиться лицом к лицу хоть с дьяволом… хоть с самим шейхом Джамалом.
Джамала провели в Тронный зал, где Мулай Исмаил ожидал его доклада. Приветствовав султана так, как того требовал этикет, шейх замер в почтительном полупоклоне: владыка должен был заговорить первым.
— Надеюсь, удача сопутствовала тебе, — сказал наконец он. Это прозвучало скорее как утверждение, чем как вопрос: неудач своих военачальников Исмаил не терпел.
— Караван в целости и сохранности достигнет ворот Мекнеса завтра, еще до захода солнца, о владыка, — ровным голосом ответствовал Джамал. — Мы встретили берберов и обратили их в бегство. Часть отряда я оставил там, чтобы позаботиться о раненых, предать земле павших и защитить караван от возможных повторных атак.
— А этот шакал Юсуф? Ты привел его? Или хотя бы принес мне его голову?
— Юсуфу удалось спастись, о владыка.
Исмаил гневно стиснул золотые набалдашники на резных подлокотниках своего трона из черного дерева.
— Что я слышу?! Ты потерпел неудачу? Нет, не верю. Отказываюсь верить! Ты, шейх Джамал, отважный шейх Джамал, непобедимый шейх Джамал, упустил бандита! Ты хоть понимаешь, чем обернется для меня твоя преступная нерасторопность? Проклятый Юсуф теперь совсем обнаглеет и не даст прохода ни пешему, ни конному вблизи самых ворот моей столицы!
Ничуть не напуганный подобной отповедью, шейх терпеливо ждал, когда уляжется гнев Исмаила. Другие на его месте тряслись бы, как осиновый лист, но только не он. Султан слишком дорожил своей львиной долей в его пиратской добыче, чтобы справиться с ним.
— Надеюсь, ты даруешь мне свое прощение, о великий, когда узнаешь, какой подарок я привез тебе. Теперь Юсуф оставит в покое твои караваны и не посмеет покидать свои крепости в горах.
Не на шутку заинтригованный, Исмаил уставился на шейха.
— Что за игру ты затеял, Джамал? — тоном, не предвещающим ничего хорошего, осведомился он. — Я сыт по горло берберами и приказал тебе покончить с ними раз и навсегда, а ты толкуешь о каком-то подарке. Он должен быть воистину бесценным, чтобы я простил тебя. Так что же это?
— Дочь Юсуфа.
