Мама, мама… Эль–Неренн прислонилась к дереву, закрыла глаза. Минуты через три стало легче.
Не с кем поговорить в этом проклятом учреждении — только с отражением в зеркале. А она терпеть не может зеркал. Страшно смотреть в собственные глаза — после этого всю ночь мучают кошмары.
Он попытался подойти незаметно. Эль–Неренн положила книжечку наземь, поставила ведёрко с краской рядом. Обернулась.
Высокий, светловолосый, с неприятным лицом — шрам на горле, водянистые светло–зелёные глаза. В мундире охранника. Очень светлая кожа. И запах… даже сквозь «угомон» его запах наводил на неприятные мысли.
— Что случилось? — вежливо осведомилась эль–Неренн.
— Привет, Привидение, — оскалился вновь подошедший. — С тобой хотят поговорить очень влиятельные люди. Просили меня помочь.
Привидение. На себя бы посмотрел!
— Часы посещений — с двух до пяти, по средам и пятницам, — отозвалась девушка. — Пусть приходят.
— Острый язычок, — кивнул высокий. — Мне говорили. Ну что, Привидение? Ты нужна им живой. За мёртвую тоже заплатят, — усмехнулся он, — но меньше. Советую подумать.
— Как научусь думать — обязательно подумаю.
Улыбка исчезла с лица охранника.
— Просили передать, это последний шанс прийти самой. Учись побыстрее, уродина.
Он легонько толкнул ведёрко сапогом. Краска вылилась на книжечку — конец всем записям.
Эль–Неренн сжала зубы, стараясь сдержать закипающую ярость. Очень не рекомендуется проявлять неповиновение. А поднять руку на охранника — совсем плохо.
— Не сдашь урок, — охранник кивнул в сторону ведёрка, — минус пятнадцать баллов. Считать научилась? Посчитай, на досуге.
Он отошёл, медленно, неторопливо. Эль–Неренн медленно досчитала до сотни и попробовала отыскать хотя бы одну уцелевшую страницу. Удалось.
Но урок всё равно не сдала. Не успела.
Так оно и началось. Высокий, со шрамом, частенько появлялся рядом с другим, смутно знакомым эль–Неренн — низеньким, толстеньким. Судя по цвету кожи и волос, оба родом из этих мест.
Высокий никогда не устраивал мелких пакостей, если поблизости был кто–то кроме «толстого». Но за неделю число баллов уменьшилось до четырёхсот девяноста. Прощай, чтение.
Охранница, вроде бы, что–то заподозрила, но либо не хотела, либо не решалась говорить с ней. Подумаешь — у эль–Неренн и раньше были времена, когда она, из упрямства, теряла баллы. Но стоило ей взяться за ум — и возвращала потерянное, очень быстро.
На одиннадцатый день высокий подошёл во время обеденного перерыва. Обедали здесь же, на свежем воздухе.
— Через две недели ты будешь в минусе, — сообщил он, мило улыбаясь. Эль–Неренн так же мило улыбнулась в ответ. — Как только тебя вывезут за ограду, ты моя.
— Ах, я об этом только и мечтаю, — эль–Неренн с трудом сдерживалась. Она подавала жалобы — но их, похоже, перехватывали. Вот ведь влипла. По–настоящему влипла. Вот оно, надёжное место.
— Завтра, на рассвете, я могу вывезти тебя отсюда, — высокий подошёл вплотную, взял её за правый рукав. — Никто не хочет тебя убивать. Поучить жизни, но не убивать. Как видишь, я говорю откровенно. Отдашь, что с тебя причитается, — он издевательски оскалился, покосился на «толстого» — тот тоже усмехался, — и будешь свободна. Подумай.
— Отпусти, — прошипела эль–Неренн, ощущая, что мир плывёт перед глазами. Окружающие оглянулись на них. Высокий презрительно скривился, продолжая держать её за рукав. — Отпусти! — крикнула эль–Неренн, отталкивая его второй рукой. Высокий без труда перехватил её руку. — Отпусти, скотина, иначе рассвета не увидишь!
— Очень мило, — холодно произнёс высокий. Охрана спешила к ним, высокий сделал знак — сам справлюсь — подозвал жестом «толстого». — Нападение и угрозы, при свидетелях. Минус сто баллов. В карцер её! — приказал он громко.
Эль–Неренн не стала сопротивляться. Не стала доставлять дополнительное удовольствие им обоим.
— Вызовите Виккера Стайена, — потребовала эль–Неренн, когда «толстый» запер за ней дверь карцера. — Вызовите его! Это моё право!
— Обойдёшься, — лениво протянул тот. — Лучше подумай над предложением. Знаешь, тебя велели не трогать только ниже верхнего пояса. Всё, что выше — на наше усмотрение. Понимаешь?
— Вызовите Виккера! — крикнула эль–Неренн, вновь ощущая жар, переливающийся внутри тела. — Вызовите, или пожалеете!
— Минус ста тебе мало? — поднял брови охранник. — Посиди, остынь. Я приду вечером.
— Вызовите Виккера! — повторила эль–Неренн, глядя в зрачок камеры слежения — разумеется, всё, происходящее в карцере, записывается. — Вы не имеете права отказывать мне!
Никакой реакции. Должно быть, на требования
Только без паники. Только без паники. Эль–Неренн уселась на жёсткую, холодную подстилку и стиснула зубы. Старалась не обращать внимания на слёзы, стекающие по щекам.
Ужин она оставила нетронутым. Попыталась было крикнуть несколько раз, чтобы вызвали Виккера — но подошедший «толстый» равнодушно сообщил, что, в случае беспорядков в карцере, её просто усыпят газом — чтобы угомонилась — и вычтут ещё пятьдесят баллов. Такие дела. А если ещё раз откажется от еды — ещё минус сорок. Простая арифметика. Хочешь жить хорошо — будь послушной.
Свет в карцере не выключался. Никогда. Отапливать его тоже не старались — нет, здесь, конечно, не простудиться. Но удобств не положено. Кроме основных, очевидных. И пахло оттуда так, что комок не вылезал из горла.
— Вот ужин, — «толстый» открыл окошечко. — Лучше не упрямься. У тебя нет шансов, — он уже не улыбался.
Эль–Неренн молча забрала поднос. Никаких острых краёв. Чтобы обитатель карцера, в расстроенных чувствах, не нанёс себе вреда… Только ложка — стальная.
— Да, кстати, — он, не особо стесняясь, протянул в окошечко руку, взял её за подбородок. — Никогда не видел таких, как ты. Может, развлечёмся немного? Всё в пределах приличий, — ухмыльнулся он. — А мы за тебя словечко замолвим. Что скажешь?
Дождь. Грязь и дождь, холод и порывы ветра.
Эль–Неренн улыбнулась. Резким движением схватила его кисть, прижала к полке, на которой стоял поднос. Отпустила — сразу же.
— Тронешь ещё раз — пальчики откушу.
— Да что ты говоришь! — развеселился «толстый», вновь протягивая руку внутрь. Эль–Неренн попыталась укусить, но охранник успел отступить.
— Завтра ты будешь сговорчивее, — пообещал он на прощание и ушёл.
Ужин. Есть хотелось страшно, но эль–Неренн не решалась. Что–то чудилось ей в запахе этой, с позволения сказать, еды. Что–то нехорошее.
Близилась ночь — по ощущениям, ведь окон здесь нет. В окошечко частенько заглядывали охранники. Поднос никто забирать не спешил и запах еды — неприятный, что уж там говорить — лишь усиливал смрад, витавший вокруг. Холод, яркий свет и вонь. Как это гуманно, просто прелесть.
Эль–Неренн долго думала, прежде чем решиться. Если её вывезут отсюда утром — это конец. Не
