сокрушить все классовые, экономические и социальные барьеры'.
Иные картины давал он, наблюдая молодых англичан: 'На дороге между Ахеном и Брюсселем (в мае 1940 года - С.К.) я встречал немецких солдат, бронзовых от загара, хорошо сложенных и закаленных благодаря тому, что в юности они много времени проводили на солнце и хорошо питались. Я сравнивал их с первыми английскими военнопленными - сутулыми, бледными, со впалой грудью и плохими зубами'...
Вряд ли это служило свидетельством прогресса Британской империи.
Россия к концу тридцатых годов напротив - совершила еще более мощный рывок во всех сферах жизни, чем Германия. И слово 'рывок' - единственно точное здесь.
Сотни тысяч рабочих и крестьянских парней и девушек из прочно облюбованных тараканами комнатушек, из заселенных вековечными блохами изб шагнули в небо в прямом смысле этого слова с крыла осоавиахимовского У-2. Миллионы освоили автомобиль, трактор, рацию, танк...
Ну, вот, читатель! Я все-таки начал сбиваться на нечто вроде эпилога уж очень интересные пошли истории в Европе и в России с начала тридцатых годов. Но я был намерен написать, все же, послесловие.
И даже не просто послесловие, а комментарий к собствен ной книге, чтобы еще раз поразмыслить о главных исторических героях - России и Германии, а также о мире, в котором они жили когда-то, живут сейчас, и будут жить в весьма недалеком будущем...
Поэт говорил: 'о времени, и о себе'... Сказано хорошо и верно, ведь и наши предки жили, и мы сами живем во вполне определенном времени. Причем мы с вами, читатель, живем в России, а до Берлина - всего-то часа четыре лету из Москвы...
Итак, отгремели последние - уже не фронтовые, а салютные залпы Первой мировой войны над Парижем, Лондоном, Вашингтоном.
Закончились 'мирные' битвы-переговоры.
Разноязычные окопники, военнопленные, интернированные разъехались и разбрелись по домам.
В Германии и Венгрии потерпели поражение революции - весьма, впрочем, по сравнению с русской, вялые,
Народы всматривались в новую Европу, перекроенную войной и Версалем. Жизнь народов продолжалась, но будущее их было далеко не безоблачным - хотя в Париже опять вовсю веселились.
И будущее опять зависело от того, как выстроят свои отношения, прежде всего, два великих народа - русский и немец кий. После Первой мировой войны, как и до нее, именно Россия и Германия держали в своих руках не только собственные судьбы, но и судьбы войны и мира вообще.
К ним - к народам и их отношениям - мы и вернемся...
Россия и Германия... Оглянемся-ка мы еще раз далеко назад и посмотрим, а что же было общего у наших стран? И было ли что общее у них, таких разных, к двадцатым годам двадцатого века, даже не имеющих общей границы?
Была, конечно, общая история, были войны русских с Фридрихом Прусским, были и войны, которые Пруссия вела вместе с русскими против Наполеона, были 'войны' таможенные и была Первая мировая война, которая очень уж немцев с русскими не рассорила.
Не рассорила, наверное, потому, что Россия давно знала Германию лучше, чем любую другую европейскую страну. В чем была причина? Немца в России еще с петровских времен не очень-то любили, но вошел он в русскую жизнь настолько прочно, что в своем описании петербургского раннего утра наш Пушкин писал: 'И хлебник, немец аккуратный, в бумажном колпаке не раз уж отворял свой васисдас'. Васисдасом, как пояснял сам Пушкин, называли тогда 'фортку', в которую до открытия булочной продавали хлеб.
У гения даже мгновенный набросок глубок и точен, и Пушкин одной фразой вполне подтвердил свой класс. Всего дюжи на слов, а как здорово подмечены тогдашние типично немецкие черты: мирные наклонности, точность, аккуратность и трудолюбие, чистоплотность... А также - тот взгляд на жизнь, который выразился в немецкой поговорке: 'Утренние часы с золотом во рту'. Так вот и жили в нашей России 'русские' немцы.
Была кроме маленькой - русской 'Германии' - и другая Германия, непосредственно 'германская', раздробленная на мелкие 'государства'. Но и раздробленная, она думала о будущем объединении под рукой Пруссии и при помощи России. 10 марта 1813 года партизан Денис Давыдов, освободив Дрезден от французов, при всех орденах (в том числе и прусском 'За достоинство') произнес речь перед городской депутацией 'о высокой судьбе, ожидающей Германию, если она не изменит призыву чести и достоинству своего имени; о благодарности, коей она обязана императору Александру, вступившему в Германию для Германии, а не для себя, ибо его дело уже сделано'...
Правда, Давыдов же шутливо признавался потом, что в своей речи он широко пользовался готовыми фразами из русских прокламаций, 'целые груды которых лежали в памяти моей, как запас сосисок для угощения немцев'. Но, во-первых, тон прокламаций говорил сам за себя. Да и Давыдов, в общем-то, не фальшивил. Ведь еще в записках о временах Тильзита (когда Наполеон разбил Пруссию и заигрывал с нашим Александром) Давыдов писал: 'Впереди Россия с ее неисчислимыми средствами для себя, без средств для неприятеля, - необъятная, бездонная. Позади - Пруссия, без армии, но с народом, оскорбленным в своей чести, ожесточенным, до веденным до отчаяния насилиями завоевателей, не подымающим оружия только потому, что не к кому еще пристать'.
Уважение к Германии и понимание общности ее интересов с русскими интересами тут налицо.
Увы, путем взаимно обогащающего и взаимно дополняющего сотрудничества две страны, два народа не пошли. Только великие русские самодержцы - а было их после воцарения Романовых всего-то два: Великий Петр I да Великая Екатерина II - верно видели интерес России в том, чтобы умно брать у немцев все, нам недостающее.
Александр I и Николай I этот принцип окарикатурили, отдав политику России в руки немецким канкриным и нессельроде.
Александры II, а потом и III, не придумали ничего лучшего, как сближение с Францией.
Россия слабела, теряла лицо, и в крепнущей Германии начали развиваться настроения, не очень-то для нас полезные,
В 1880 году один из гениальных русских мыслителей - Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин - путешествовал по Германии и случайно там познакомился с белобрысым юно шей, принятым им вначале по виду за 'скитальца из Котельнического уездного училища'. Но услышал он в ответ: 'Я сольдат; мы уф Берлин немного учим по- русску... на всяк слючай!'.
Великий сатирик написал: 'Мы, русские, с самого Петра I усердно 'учим по-немецку' и все никакого случая поймать не можем, а в Берлине уж и теперь 'случай' предвидят и учат солдат 'по-русску'.
Писал Щедрин и так: 'Берлин скромно стоял во главе скромного государства. Милитаристские поползновения существовали в Берлине и тогда, но они казались столь безобидными, что. никому не внушали ни подозрений, ни опасений, хотя под сению этой безобидности выросли Бисмарки и Мольтке... Лучшее право старого Берлина на общие симпатии заключалось в том, что никто его не боялся, никто не завидовал и ни в чем не подозревал, так что даже Москва-река ничего не имела против существования речки Шпрее. В настоящее время все радикально изменилось. Застенчивость сменилась самомнением, политическая уклончивость - ничем не оправдываемой претензией на вселенское господство'.
Смену германских настроений Щедрин уловил прозорливо, а вот относительно оправданности претензий был не прав. Претензии были-таки оправданы, если не на единоличное господство, то уж на одну из двух ведущих ролей в мире - несомненно.
Сам же Михаил Евграфович оставил нам (в очерках 'За рубежом') в качестве 'информации к размышлению' знаменитый 'Разговор мальчика в штанах и мальчика без штанов', без хотя бы частичного изложения которого (щедринский текст я выделил курсивом) мне, читатель, обойтись просто невозможно!
А началось все с того, что посреди 'шоссированной улицы немецкой деревни' вдруг 'вдвинулась обыкновенная русская лужа', из которой выпрыгнул русский 'мальчик без штанов' для разговора с немецким 'мальчиком в штанах'.
Хозяин, протягивая руку, приветствовал гостя:
- Здравствуйте, мальчик без штанов!
Мальчик без штанов, на руку внимания не обратив, сообщил:
Однако, брат, у вас здесь чисто!
Хозяин был настойчив:
Здравствуйте, мальчик без штанов!
- Пристал, как банный лист... Ну, здравствуй! Дай оглядеться сперва. Ишь ведь как чисто - плюнуть некуда!
Мальчика в штанах интересовало многое. Спросил он, естественно, и отчего русский мальчик ходит без штанов. Ответ для немца был не очень-то понятным:
- У нас, брат, без правила ни на шаг. Вот и я без штанов, по правилу, хожу. А тебе в штанах небось лучше?
Мальчик в штанах отвечал:
Мне в штанах очень хорошо. И если б моим добрым родителям угодно было лишить меня этого одеяния, то я не иначе понял бы эту меру, как в виде справедливого возмездия за мое неодобрительное поведение.
Дались тебе эти 'добрая матушка', 'почтеннейший батюшка' - к чему ты эту канитель завел! У нас, брат, дядя Кузьма намеднись отца на кобеля променял! Вот так раз!
Мальчик в штанах ужаснулся:
- Ах, нет! Это невозможно.
Поняв, что 'слишком далеко зашел в деле отрицания', русский мальчик успокоил нового знакомого:
Ну, полно! Это я так... пошутил! Пословица у нас есть такая, так я вспомнил.
Однако, ежели даже пословица... ах, как это жаль! И как бесчеловечно, что такие пословицы вслух повторяют при мальчиках.
Немец заплакал, а русский ухмыльнулся:
Завыл, немчура! Ты лучше скажи, отчего у вас такие хлеба родятся? Ехал я давеча в луже по дороге, смотрю, везде песок да торфик, а все- таки на полях страсть какие суслоны наворочены!
Я думаю, это оттого, что нам никто не
