и почти не обратил никакого внимания на тщательно выбранное белое муслиновое платье своей невесты. Он даже не подумал похвалить ее за то, что она прикрыла гофрированной вставкой слишком смелый вырез. Ну что ж, ее первая попытка стать скромной и произвести на него хорошее впечатление окончилась неудачей.
Грейстоун с самого начала настаивал, чтобы после свадьбы они немедленно отправились в Дорсет и провели медовый месяц в его родовом имении. И вот сейчас, развалившись на подушках напротив Августы, он упорно хранил молчание, полностью погруженный в свои мысли с тех самых пор, как они выехали из Лондона.
Они впервые оказались наедине после той ночи, когда предавались любовным утехам в карете Салли.
Августа нервничала, не с силах сосредоточиться ни на чтении, ни на чем-либо еще. Она то перебирала вещицы в своем ридикюле, то теребила бахрому дорожного платья цвета меди, изредка поглядывая на Грейстоуна. Он казался удивительно суровым и сильным в своих до блеска начищенных сапогах, идеально сидевших на нем бриджах и элегантном сюртуке. Белоснежный галстук, как всегда, завязан самым безукоризненным образом… Господи, просто воплощение благопристойности!
«Благопристойности… Интересно, — печально размышляла Августа, — удастся ли мне жить в соответствии с его идеалами?»
— Что-то случилось, Августа? — спросил он наконец.
— Нет, милорд.
— Ты уверена? — Голос его звучал ласково.
Она заставила себя с небрежным видом пожать плечами:
— Да, конечно. Просто у меня странное ощущение нереальности происходящего… Словно я вот-вот очнусь и пойму, что все это мне только приснилось.
— По-моему, не стоит тревожиться, дорогая. Ты совершенно точно теперь моя жена.
— Да, милорд.
Он глубоко вздохнул:
— Ты, наверное, очень волнуешься?
— Да, пожалуй. — Она подумала о той жизни, которая ей предстоит: о его дочери, которую она никогда не видела; о новом незнакомом доме; о муже, первая жена которого, согласно всеобщему мнению, была образцом добродетели… Августа мужественно выпрямилась. — Я постараюсь быть примерной женой, Гарри.
— Вот как? Это была бы интересная попытка, — усмехнулся он.
Августа тут же нахмурилась:
— Я прекрасно понимаю, что в ваших глазах, милорд, я обладаю множеством недостатков, и отдаю себе отчет в том, что передо мной стоит труднейшая задача. Конечно же, сначала мне будет очень непросто соответствовать тому высочайшему примеру, который явила ваша первая супруга. Но я убеждена, сэр, время и терпение помогут мне достигнуть определенного уровня…
— Моя первая супруга была лживая, вероломная дрянь, — спокойно проговорил Гарри. — И я бы меньше всего хотел, чтобы ты последовала ее примеру.
Глава 9
Августа, потрясенная, молча смотрела на Гарри.
— Я не понимаю, милорд, — в конце концов выговорила она с трудом. — Я… право же, все… всем казалось, что ваша первая жена была совершенством, исключительно добродетельной леди…
— Это мне известно. И я не вижу причин разрушать мнение света о ней. До брака с Кэтрин я тоже полагал, что она образец добропорядочности:
— На губах Гарри появилась горькая усмешка. — Можешь не сомневаться, дорогая, уж она-то не позволила мне во время помолвки ровным счетом ничего, разве что несколько торопливых поцелуев. О, она вела себя очень осторожно! Ну а я ошибся, приняв отсутствие любви за истинную добродетель.
— Ах вот как! — Августа залилась ярким румянцем, вспомнив, как много позволила ему до замужества она сама.
— И лишь обнаружив, что и в нашу первую брачную ночь она осталась столь же холодна, я понял, что она не испытывает ко мне ни капли любви. Кроме того, у меня возникли серьезные опасения, что у нее уже был любовник. Когда же я предъявил ей свои обвинения, она расплакалась и призналась, что любит другого и отдалась ему, когда узнала, что должна выйти замуж за меня.
— Но почему же должна, сэр?
— По вполне обычным причинам. Главным образом из-за моего титула и состояния. Родители Кэтрин настаивали на этом браке, и она смирилась. Ее возлюбленный не имел ни гроша за душой, а Кэтрин была слишком практична, чтобы убежать с ним.
— Как это печально! Для вас обоих.
— Клянусь, я бы предпочел, чтобы она убежала со своим любовником, да еще с радостью заплатил бы ему за это, если б только знал, что сулит мне судьба! Но прошлого не вернешь. — Гарри пожал плечами. — Она уверяла, что жалеет о содеянном и изо всех сил постарается быть хорошей женой. Я ей поверил. Черт побери, я просто хотел ей поверить!
— И с вашей стороны было бы нечестно, сэр, укорять ее утраченной невинностью, — сказала Августа, нахмурившись. — Разве что вам тоже ваши отношения… были совершенно безразличны.
Гарри вздернул бровь.
— Так или иначе, но мне не оставалось ничего иного, как смириться со сложившимся положением вещей, — продолжал он.
— Я понимаю. Брак заключается навечно, — прошептала Августа.
— Мы с Кэтрин могли бы как-то все уладить и жили бы неплохо, если бы она не лгала мне с самого начала. Лжи я не прощаю никому и никогда.
— Да, я прекрасно вижу, что вам было бы очень трудно простить раз солгавшую женщину или кого-либо еще. В этом отношении вы излишне суровы, милорд.
Он внимательно взглянул на нее:
— На самом деле Кэтрин даже и не пыталась стать хорошей женой. Правда, следует признать, став моей женой, она еще не успела забеременеть от своего любовника. Впрочем, она забеременела в первую же нашу брачную ночь и очень по этому поводу негодовала. Любовник утратил к ней всякий интерес, заметив, что у нее растет живот. И тогда, чтобы удержать его при себе, она начала давать ему деньги.
— Гарри! Какой ужас! И ты знал об этом?
— Довольно долго я ни о чем не подозревал. Кэтрин умела быть на удивление убедительной. Прося у меня денег, она рассказывала об очередном своем благотворительном фонде. Что, впрочем, даже не было ложью. Поскольку благополучие любовника зависело только от ее щедрости.
— О господи!
— Я позволил распространиться слухам о том, что Кэтрин умерла от родильной горячки, — ровным голосом продолжал Гарри. — А на самом деле она прекрасно поправлялась после родов, но тут узнала, что ее любовник встречается с другой женщиной. Она не выдержала, поднялась с постели и потихоньку выскользнула из дома, желая устроить ему скандал. Домой она вернулась в полном отчаянии и к тому же подхватила простуду, перешедшую в воспаление легких. Она окончательно слегла и больше уже не встала. Перед смертью совсем утратила разум и то и дело начинала звать своего возлюбленного.
— Именно тогда ты и узнал, кто он?
— Да.
— А что с ним сталось? — спросила Августа, терзаемая дурными предчувствиями.
— Лишившись единственного источника средств к существованию, он вынужден был пойти на службу в армию. И вскоре погиб смертью героя на Пиренейском полуострове.
— Какая чудовищная ирония судьбы! И никто об этом не знает?
— До сих пор об этом знал лишь я один. Ты единственная, кому я рассказал все, и, надеюсь, сохранишь мой рассказ в тайне.
— Да, разумеется, — слабым голосом проговорила Августа, думая о том, какие муки выпали на долю этому гордому и благородному человеку. — Пережив такое, милорд, вы должны были искать действительно
