перечислений того, на что похож куст. Эти перечисления делают куст всеобъемлющим символом жизни, жизни вообще -- растения, птицы, человека, тела, души, народа:
Колеблет ветер здесь не темный куст,
но жизни вид, по всей земле прохожий.
Куст как олицетворение народа (в частности, еврейского) продолжает символику экспозиции о 'сгоревшем кусте' и как бы противоречит конечности 'сгорания':
С народом сходен -- весь его рассей,
но он со свистом вновь свой ряд смыкает.
Здесь же звучит и мотив 'отщепенчества', отпадения от нации:
а те, кто жаждет прочь -- тотчас трещат
и падают -- и вот он, хворост, хворост.
Несколькими строфами ниже метафора 'ветви -- люди' продолжает развивать тему отчуждения, аллегорически воспроизводя судьбу евреев рассеяния, оторвавшихся от родного куста и сожженных позже в печах крематориев:
Отломленные ветви мыслят: смерть
настигла их -- теперь уж только время
разлучит их, не то, что плоть, а твердь;
однако здесь их ждет иное бремя.
Отломленные ветви мертвым сном
почили здесь -- в песке нагретом, светлом.
Но им еще придется стать огнем,
а вслед за этим новой плотью -- пеплом.
И лишь когда весь пепел в пыль сотрут
лавины сих песчаных орд и множеств, -
тогда они, должно быть, впрямь умрут,
исчезнув, сгинув, канув, изничтожась.
В этой же части поэмы (размышление над кустом) начинает раскрываться и буквенная символика куста, куста, потерявшего корни (грамматические и жизнетворные):
Кто? Куст. Что? Куст. В нем больше нет корней.
В нем сами буквы больше слова, шире.
'К' с веткой схоже, 'У' -- еще сильней.
Лишь 'С' и 'Т' в другом каком-то мире.
Символика двух последних букв проявляется в центральной повествовательной части поэмы -- сне Исаака:
Что ж 'С' и 'Т' -- а КУст пронзает хмарь.
Что ж 'С' и 'Т' -- все ветки рвутся в танец.
Но вот он понял: 'Т' -- алтарь, алтарь,
а 'С' на нем лежит, как в путах агнец.
Оказывается, что куст -- это не только символ жизни, но и символ жертвы, и в этом последнем значении 'куст' сближается с 'крест', который является центром и средоточием куста, его основой:
Лишь верхней планке стоит вниз скользнуть,
не буква 'Т' -- а тотчас КРЕСТ пред нами.
Возможно предположить, что переход иудейской символики (куст, семисвечник в виде куста) в христианскую (крест, распятие) содержит намек на Исаака как прообраз Иисуса. Он так же, как Иисус безропотно шел на место жертвы, и так же нес на себе дрова для жертвоприношения, как Христос -крест. Готовность Авраама принести в жертву сына -- прообраз аналогичного события Нового Завета: принесения Богом своего Сына в жертву за грехи всех людей с последующим Его воскресением. Все это можно рассматривать как параллель к мысли о возрождении еврейского народа после сожжения в лице современного мальчика Исака. Интересно, что сон Исаака содержит нечто вроде вознесения:
И ветви, видит он, длинней, длинней.
И вот они его в себя приняли.
Земля блестит -- и он плывет над ней.
Горит звезда...
Исаак как символ жертвы трактуется и в последующих строфах поэмы, где речь идет о буквенной символике этого имени:
Пол-имени еще в устах торчит.
Другую половину пламя прячет.
И снова жертва на огне кричит.
Вот то, что 'ИСААК' по-русски значит.
Теперь вернемся к рассмотрению двух лирических отступлений 'о горе'. Первое из них воспроизводит горное озеро, безлюдную тропу и вишневые деревья, склоняющиеся к ней. О какой именно горе идет речь читателю не сообщается, отсутствие специальных примет превращает само место скорее в некий символ, нежели в конкретную существующую (или существовавшую) топографическую данность. Вспомним, что гора вообще 'общее место' библейских сказаний -- многие знаменательные события происходили именно на горе: ковчег Ноя останавливается на горе Арарат в Армении, Авраам устраивает жертвенник и готовится к закланию Исаака на горе Мориа, на горе Хорива Моисею является Бог в виде неопалимой купины -- не сгорающего в огне куста, ставшего символом избранничества еврейского народа, притесняемого, но не гибнущего, на горе Синае Моисей получает от Бога заповеди, диавол искушает Христа властью на горе, на горе около Галилейского озера Иисус дает людям Новый Завет (нагорная проповедь), на горе Фавор происходит Преображение Господне, на горе Голгофе совершается распятие Христа и рядом с ней Его Воскресение, на горе в Галилее Иисус является апостолам и пятистам ученикам, на горе Елеонской происходит Вознесение Господне.
По-видимому, нет смысла искать конкретную гору, ибо не в горе как таковой дело, а лишь в ее способности открыть глазу максимальное пространство, позволить взглянуть на мир сверху вниз. Интерес же наблюдающего неизменно внизу, у подножия горы. В первом отступлении о горе центром внимания оказывается пустая тропа и тень листвы, лежащая на ней:
Тропа пуста, там нет следов часами.
На ней всегда лежит лишь тень листвы,
а осенью ложатся листья сами.
Образ 'тени' приобретает в последующих строках символику бесконечности смены поколений, смертей и рождений, иными словами, бесконечности обновления, знаменующей одновременно и преемственность между 'отцами' и 'детьми'. Деревья, склоненные к земле прислушиваются и приглядываются к ней, как бы пытаясь узнать о своей родословной:
Как будто жаждут знать, что стало тут,
в песке тропы с тенями их родными,
глядят в упор, и как-то вниз растут,
сливаясь на тропе навечно с ними.
Во втором лирическом отступлении 'о горе' тема 'рощи- народа', 'смерти -- возрождения', 'отчуждения -- преемственности' отчетливо проявляется в уже знакомом нам метафорическом традиционном 'гербертовском' ключе:
Приходит ветер -- роща быстро гнется.
Ее листва в сырой земле гниет,
потом весной опять наверх вернется.
На том стоит у листьев сходство тут.
Пройдут года -- они не сменят вида.
В заключительных строках отступления символика бесконечности находит скрытое графическое выражение в цифре 8 -- которая есть не что иное, как поставленный на голову (или на ноги) знак бесконечности:
Пчела жужжит, блестит озерный круг,
плывет луна меж тонких веток ночью,
тень листьев двух, как цифра 8, вдруг
в безумный счет свергает быстро рощу.
Если мы вспомним, что роща -- это олицетворение понятия 'люди', то лист -- это один человек, тень листьев двух -- тень Исаака и Авраама. Мы уже упоминали, что на протяжении всей поэмы прослеживается взаимодействие земного и небесного пейзажей, которое символизирует отношения Бога и небесных сил с землянами. Символу 'земного куста' (земляне) соответствует символ 'куста небесного' (небожители). К Аврааму -- листу земного куста спускается Ангел -- лист небесного куста, чтобы возвестить ему благоволение Бога а заодно и объяснить тайну вечной жизни народа:
Пойдем туда, где все кусты молчат.
Где нет сухих ветвей, где птицы свили
гнездо из трав. А ветви, что торчат
порой в кострах -- так то с кустов живые.
Твой мозг сейчас, как туча, застит мрак.
