начеку.
— Несчастный случай, — другой голос.
— Не надо испытывать судьбу. Я предупреждал его. Это опасное дело. Да, приходится рисковать, и нам всем лучше хорошенько это усвоить. Не только ради нас самих, но и ради других.
— Тише, — сказал мистер Кеннели. — Там парнишка. Я прикрою дверь поплотнее.
Раздались шаги, и дверь мягко затворилась. Еще несколько минут звучали приглушенные голоса; наконец, гости ушли, а мистер Кеннели вернулся в свою комнату. «Как же так? — думал Роб. — Они во всем обвиняют отца! Будто бы из-за него рискуют другие. Какая чепуха! Ведь дело только в оголенном проводе, отец просто ошибся! А мистер Кеннели… Вместо того, чтобы заступиться за отца, он промолчал!». Роб ненавидел его.
Наконец, мальчик уснул.
Больница размещалась в довольно новом здании. Сорок с лишним этажей из бледно-зеленого пластика. В окнах отражалось радостное весеннее солнце. На крыше здания, опоясанные балконом, находились площадка для коптеров и сад. Здесь же ставили свои коптеры врачи, прилетая из Графства. По воскресеньям дежурил только основной костяк персонала клиники, поэтому в тот день коптеров было мало.
Супруги Кеннели и Роб примкнули к очереди возле лифтов. Пока не начался прием, лифты не включали. Наконец, заработали одновременно все; они быстро поднялись наверх и встали в другую очередь перед входом в отделение. Унылый клерк, подстриженный по последней моде «под тонзуру», проверял фамилии по списку.
— Рэндал? — спросил он, когда подошла их очередь. — Не значится. Вы ошиблись.
— Но нам сказали, что он здесь.
— Вечно они все путают, — равнодушно ответил клерк. — Спуститесь вниз и спросите еще раз.
Мистер Кеннели сказал спокойно, но очень твердо:
— Нет. Позвоните и узнайте. У нас нет времени бегать взад-вперед по вашей команде.
— Правила гласят…
— Меня не интересуют правила, — медленно проговорил мистер Кеннели, наклонившись над столом. — Звоните.
Клерк мрачно подчинился. Звонил он не по видеофону, а по обычному телефону. В тихом шепоте, доносящимся с другого конца провода, невозможно было разобрать ни слова.
— Да, понял, — сказал клерк и положил трубку.
— Ну? — спросил мистер Кеннели. — Где он?
— В морге, — ответил клерк. — Поступил в реанимацию сегодня утром. Скончался от сердечной недостаточности.
— Этого не может быть! — закричал мистер Кеннели.
Еще не сознавая, что произошло, Роб увидел, как он побледнел.
— Смерть есть смерть, — лениво произнес клерк, пожимая плечами. Все подробности узнаете в конторе. Следующий, пожалуйста.
Миссис Кеннели пошла вместе с Робом, чтобы помочь ему разобрать вещи. Пока он укладывал одежду и самое необходимое, она кудахтала над беспорядком: дескать, все вещи должны лежать на своих местах. Как предполагал Роб, мебель будет продана. Ему очень хотелось оставить любимое мамино кресло, в котором она обычно сидела длинными уютными вечерами. Он хотел спросить миссис Кеннели, не найдется ли у нее в доме места для этого кресла, но постеснялся обременять ее.
Миссис Кеннели, оставив причитания, занялась уборкой, и Роб вышел из гостиной в спальню отца. Постель была заправлена, только в изголовье валялось забытое полотенце. Комнатные туфли разбежались по краям ковра. На ночном столике — открытая пачка сигарет, стакан с водой, портативный радиоприемник. Отец иногда слушал его по ночам. Роб вспомнил, как сам порой прислушивался к тихой музыке, доносившейся через тонкую стенку.
Все произошло так внезапно, что он до сих пор не мог поверить. Мама очень долго болела, он едва мог вспомнить лучшие времена. Конечно, от этого смерть ее не была менее ужасной, но даже тогда, в десять лет, он знал, что болезнь неизлечима, и мама умрет. Отец, напротив, всегда был таким энергичным, полным сил, на здоровье никогда не жаловался, и представить его мертвым Роб не мог.
Он открыл шкаф. Одежду тоже можно было продать, или возьмет мистер Кеннели? Он вдруг почувствовал, как защипало глаза, и резко выдвинул нижний ящик. Еще одежда. Во втором ящике, между сложенными свитерами, он обнаружил картонную коробку. На крышке надпись: «Дженни» — имя его матери.
Первое, что он увидел, открыв коробку, была мамина фотография. Он даже не подозревал о ее существовании. Однажды отец уговаривал маму сфотографироваться, но она отказалась. На старомодном снимке мама была совсем молодой, чуть за двадцать. Вместо привычной короткой стрижки, которую она носила в последние годы, — длинные, до плеч волосы.
Он смотрел на фотографию долго, пытаясь разгадать смысл легкой, чуть тревожной улыбки матери, пока не услышал голос миссис Кеннели. Успев только заметить, что в коробке, кроме фотографии, были связка писем, перехваченная резинкой, и прозрачный медальон с локоном волос, Роб закрыл ее и положил со своими вещами.
На уроке географии Роба вызвали к директору. Учителя в классе не было, но в голографическое путешествие по Австралии они, безусловно, отправились не одни, а под надзором скрытой телекамеры. Изображение на головизоре сопровождалось чванливым жизнерадостным комментарием, пересыпанным не слишком смешными шуточками. Неожиданно голос оборвался и, после предупреждающего писка, грянуло: «Рэндал. Немедленно явиться к директору. Повторяю. Рэндала — в кабинет директора».
Комментарий возобновился. Кое-кто из учеников отпускал свои, еще менее остроумные, шутки о возможных причинах его вызова к директору. Но в то утро на главном распределительном щите дежурил мистер Спенналз тут же было приказано не отвлекаться от экрана (мистер Спенналз не относился к тем людям, с которыми можно шутить).
Не считая собраний, Роб видел директора всего дважды: когда поступал в школу и однажды в коридоре, директор тогда поручил ему отнести какое-то письмо в учительскую. Теперь директор смотрел на Роба так, словно не понимал, кто перед ним. Ничего удивительного — в школе училось почти две сотни мальчиков.
— Рэндал, — задумчиво сказал он и повторил уже тверже. — Рэндал, это мистер Чалмерз из министерства просвещения.
— Доброе утро, сэр, — Роб вежливо поклонился плотному человеку с мохнатыми щеками и спокойным внимательным лицом. В ответ тот молча кивнул.
— Мистер Чалмерз занимается твоим случаем, — продолжал директор. Теперь, после прискорбной кончины твоего отца, насколько мне известно, из близких родственников у тебя осталась только тетя. Она живет… — он заглянул в блокнот, — в Шеффилдском Урбансе. Боюсь, она не сможет взять тебя к себе, так она сказала. Ее муж очень плох…
Роб молчал, ему и в голову не приходила мысль о тетке.
— В такой ситуации лучшее решение твоего вопроса, практически, единственное решение — перевести тебя в школу-интернат, где о тебе хорошо позаботятся. Мы чувствуем…
Роб с удивлением услышал собственный голос:
— Разве я не могу остаться с семьей Кеннели, сэр?
— Кеннели? — они переглянулись. — Кто это?
Роб объяснил.
— Да-да, понимаю, — кивнул директор. — Соседи. Конечно, они помогли тебе, но это, безусловно, не годится.
— Но у них есть свободная комната, сэр.
— Не годится, — спокойным, не терпящим возражений тоном повторил директор. — Ты будешь
