прочная, но в человеческом разуме она несокрушима.
Парень по фамилии Логан, почти ровесник Пенфолда, спросил:
— А мы-то что, по-твоему, можем сделать?
— Изменить это, — сказал Пенфолд.
— Вот так просто — взять и изменить, да? — засмеялся Логан. Ничего себе задачка!
— Есть два пути изменения общества, — продолжал Пенфолд. — Когда угнетаемый, доведенный до отчаяния народ поднимает восстание. Но этот путь не годится. Урбиты не умирают от голода и болезней. Они получают хлеб и зрелища, как когда-то римляне. Тем более, что на хлебе вдобавок масло и джем, а зрелищами можно наслаждаться, не выходя из дома. Знай себе смотри головизор, сидя в удобном кресле. Урбиты никогда не начнут революцию.
— Но ведь там бывают мятежи, — возразил кто-то.
— Да. Чтобы выпустить пар, совершенно безвредные. Полиция легко усмиряет смутьянов. Все очень ловко придумано. Как и наша жизнь здесь, в Графстве. У нас нет головидения. Это вульгарное развлечение для низших классов, которые не знают, как занять свободное время. А может, потому, что у нас не должно быть с ними ничего общего? Уж коли мы остановили стрелки часов как раз перед тем, как зашло солнце над Британской империей. И мы так и будем греться в лучах этого солнца — с лошадьми и экипажами, дюжинами слуг, шелковыми туалетами дам, послеобеденными сигарами и портвейном, — он говорил с едкой насмешкой.
— Не вижу в этом ничего плохого, — сказал мальчик по фамилии Роуландс.
— Неужели?
— Ты говорил о двух путях, — сказал Логан. — Какой второй?
— Самый верный, — ответил Пенфолд. — Внутри правящего класса появляются люди, которые понимают, что система прогнила насквозь. Они собираются вместе и что-нибудь делают.
— Например?
— Убеждение. Агитация, — Пенфолд помолчал. — Если потребуется насилие.
— Ну, и с чего мы начнем? — спросил Роуландс. — Скинем директора?
Упоминание о директоре немного позабавило всех. Роб уже сомневался, что здесь вообще кто-нибудь воспринимает Пенфолда всерьез. Школьники-революционеры. Это было действительно смешно.
— Мы начнем с самоподготовки, — произнес Пенфолд натянутым голосом. — Есть и другие, кто думает также. Старше нас.
— Ты знаешь хоть одного?
— Да, — ответил Пенфолд, чуть помедлив.
— Ну, и кто же?
Он оглядел всех и с важностью ответил:
— Мне не хотелось бы говорить об этом здесь.
И снова — презрительный смех. Роб понял, что Пенфолд лишился своих почитателей навсегда. По крайней мере, большинства. Он заметил, что Майк не смеялся.
— Зачем так сгущать краски? Девяносто девять процентов людей, а то и больше, вполне довольны своей жизнью. Урбиты — счастливы, наша прислуга — счастлива, да и большинство из нас не жалуется. А ты хочешь, чтобы мы вышли на баррикады и разрушили все это? Зачем? Чтобы мы смогли войти в Урбансы? Поднимите руки, кто любит толчею, уличные беспорядки и вообще жизнь среди огромной массы народа? Ну? Что же ты, Пенфолд? Тогда, может, для того, чтобы урбиты смогли сюда переехать? Без головидения? Да они свихнутся от скуки через пару дней. Допустим, ты прав, что мы разделены принудительно. Мы не можем ездить к ним, а они к нам. Но ведь ни мы, ни они не хотим этого. Значит, ты собираешься начать революцию для того, чтобы заставить нас делать то, что мы не хотим?
— Ты не понимаешь… — начал Пенфолд.
— Хватит того, что я понял из твоих объяснений, — ответил Логан.
— Я же не говорю, что все недовольны… то есть большинство…
— Но ты хочешь, чтобы они были недовольны? Так?
— Пожалуй, да.
Громкий смех заставил Пенфолда замолчать.
— Быть недовольным — значит и быть свободным! — воскликнул Пенфолд, когда веселье стихло. — А мы несвободны, вот что я пытаюсь сказать.
— Свободными, чтобы говорить чепуху, — добавил Роуландс, вставая. С меня хватит.
Возвращаясь от Пенфолда, они почти не говорили. Однако, уже в комнате (Роб с Майком жили вместе), Майк спросил:
— Ну и что ты думаешь?
— О Пенфолде? Меня не очень-то впечатлило. А вот то, что сказал Роуландс в конце, имеет смысл. Никто не оборвал его. Разве это не говорит за то, что люди свободны?
— На разговоры они не обращают внимания.
— Кто?
— Правительство.
— Если это только болтовня, какой в ней прок?
— А если не только?
— Что ты хочешь сказать?
— Между нами?
— Конечно.
— Есть люди… Пенфолд с ними знаком. Эти сегодняшние разговоры… просто попытка найти единомышленников. Почти вслепую — вдруг кто-нибудь думает так же. Но существует другая, настоящая организация.
— Тебе Пенфолд об этом сказал? — Майк кивнул. — И ты веришь ему?
— Да. Его брат состоит в этой организации. Он вернулся домой в начале года — был на китайской войне.
— Все-таки, это смешно.
— Ты мог бы понять, если б захотел.
— Что понять?
— Смешно или нет. Если бы вступил в эту организацию. Конечно, тебе придется дать клятву.
Роб начал понимать, насколько Майк серьезен. Сама идея была нелепа, смехотворна, но Майк верил в нее.
— Вряд ли я могу быть быть полезен, — сказал Роб, поколебавшись.
— Ошибаешься. Ты знаешь Урбанс. Ты можешь очень пригодиться, даже если просто покажешь, что урбиты такие же люди, как мы и что наше отношение к ним, как к невежественному низшему классу, — ошибочно, — он говорил горячо, убежденно. — Ты можешь очень помочь, Роб!
— А если ничего не выйдет? Что тогда?
Майк пожал плечами:
— Мы должны рискнуть.
— Но за этот риск люди могут попасть в тюрьму. С детьми они, скорей всего, не станут связываться. Но что будет со мной, я знаю точно. Меня отправят обратно в Урбанс.
Майк молчал. Роб хотел добавить еще что-то, когда он сказал:
— Ты прав. Я не подумал об этом.
Роб обрадовался, что Майк так легко согласился. Но чувствовал себя виноватым, ведь он был очень многим обязан Майку. Роб попытался спорить с собой. Нет, все-таки эта затея — нелепость. Если почти все довольны, безумие — разрушать привычную жизнь по прихоти кучки фанатиков. И еще большее безумие — надеяться, что у этого восстания есть хоть один шанс на успех.
Майк прервал его раздумья:
— Эти люди уже кое-чего добились и готовы идти дальше.
— Уж не ты ли с Пенфолдом и его братцем? — не сдержался Роб.
— Нет, — спокойно ответил Майк. — Нас больше.
