– Сэр, – прервал его Шоттен, – вы богохульствуете!
– Действительно. Тысяча извинений. Снова строчка из моей пьесы. Они застревают у меня в голове. Но, по правде говоря, я часто богохульствую. О, я – дьявол во плоти, мастер Шоттен. В смысле владения словами. Со словами у меня появляется всё, даже разрушительный натиск самого Тамерлана. Слова, а ещё мысли. Хозяин, ещё пива для моих друзей!
– Нет, – отрезал Шоттен, – сегодня мы выпили достаточно, да и час уже поздний. – Он встал, покачнулся и снова сел. – Доброй ночи, мастер Марло. Спасибо за ваше гостеприимство, но я не пью с богохульниками.
– Пора, Уилл, – Том Адамс тоже встал. – Мэри будет беспокоиться.
– О, пусть они идут, – зашептал, наклоняясь через стол, Марло. – Ты силён, как бык, и в то же время неглуп. Ты плавал по морям и сражался в битвах и в то же время начитан о путешествиях и приключениях других людей – а только это и могут позволить себе бедные педерасты вроде меня. Побудь ещё часок. Но не здесь. Пойдём со мной, завоюем себе другие места. – Оставьте парня в покое, мастер Марло, – прорычал Шоттен, снова пытаясь подняться на ноги. – Дома его дожидается лучшая в мире жена. А вы, сэр, пьяница, развратник и безбожник. Это дурной человек, Уилл, несмотря на его ум. А теперь, сэр, хватайтесь за свою шпагу и получите от меня по морде.
– Я вовсе не обижаюсь на ваши слова, мастер Шоттен. Вы говорите правду. Я поэт, сэр, человек идеи. Я задам вам один вопрос: вы моряк, сэр, плавали по всему свету… Скажите, разве ваш маршрут от Плимута и обратно был целиком и полностью распланирован? Разве каждый ваш шаг не был связан с исследованием, изучением, риском? Но вы плыли вперёд, движимые жаждой познать этот мир! Мне, сэр, не хватает вашей смелости, и всё же я пытаюсь исследовать этот мир по-своему. Мой мир – это мир моего воображения, воображения других людей. Его-то я и изучаю. Я иду напролом там, где другие отступают, где они даже не решаются взглянуть опасности в глаза из боязни получить подзатыльник. Иногда и на мою долю выпадают колотушки. Но каждый раз я становлюсь умнее, узнаю всё больше. Ваш друг мне нужен только для того, чтобы узнать побольше о моряках, ведь они возвеличили нашу страну. Я хочу узнать их обычаи, их страхи, их верования. Может быть, я напишу пьесу о море. Но в таком случае я должен узнать море по крайней мере из вторых рук.
– Хорошо сказано, мастер Марло, – сказал Уилл. – И я принимаю предложение. Иди домой, Том. Иди и забирай с собой Тима. Скажи Мэри, что меня задержали дела. Знаете, мастер Марло, они обращаются со мною, как с ребёнком, а ведь Том младше меня. Они думают, что у меня нет собственной головы на плечах.
– Сомневаюсь, что она у тебя есть, – заметил Тим Шоттен. – Это в тебе говорит пиво. Во всяком случае, мы заботимся не о голове на твоих плечах. Ладно, Том, пошли. Он сам сказал, что он достаточно взрослый, чтобы самому отвечать за свои дела.
Марло помахал им рукой.
– Пусть они идут, Уилл. И, ради Бога, зови меня Китти. Мы с тобой подружимся, это точно. Для начала – что ты думаешь о хорошем ужине? Я голоден, как волк.
– Да, сэр, хорошая мысль, – согласился Уилл.
– Китти.
– Китти. Хотелось бы, чтобы в голове в самом деле не так шумело…Уилла качало из стороны в сторону, язык не слушался. Марло – действительно странный тип, но в уме ему не откажешь…
– Они подают здесь хорошую баранину.
– Здесь, милый Уилл? Здесь, в этой жалкой забегаловке? Идём лучше ко мне домой, здесь недалеко, и я накормлю тебя царским ужином. Нет, императорским. Сам Тамерлан не отказался бы от него. Ты будешь Тамерланом, а я – твоим рабом. Твоей наложницей, если захочешь. Твоей Зенократой. О, Зенократа, божественная Зенократа… Прекрасная – слишком грубый эпитет для тебя. – Он оттолкнул свой стул и встал. – Но сначала надо найти подходящую кухарку.
Они шагали по тёмной улице, спотыкаясь на булыжной мостовой, смеясь, словно дети. Неожиданные взрывы юмора Марло были так же захватывающи, как и неожиданные полёты его фантазии. Вдруг он остановился, поднял круглый булыжник и наугад запустил его в темноту. Камень звонко шлёпнулся о черепичную крышу, скатился вниз и шлёпнулся в грязь.
– Сейчас налетит свора подмастерьев, – проговорил Уилл. – Давайте лучше сматываться, пока не поздно.
– Если они появятся, я буду драться. – Марло вытащил шпагу из ножен, покрутил над головой и стал наносить уколы воображаемому противнику. – Я могу быть и отчаянным драчуном, несмотря на все мои заумные разглагольствования.
– Нисколько в этом не сомневаюсь, – рассмеялся Уилл, отступая на безопасное расстояние. – Смотрите, не пораньте сами себя.
– Себя, себя… Что касается меня, то я брожу тёмными ночами по улицам и убиваю несчастных калек, стонущих под заборами, а иногда хожу по городу и отравляю колодцы.
– Снова строчка из вашей пьесы?
– Нет, нет, – сказал Марло неожиданно задумчиво. Он лихо загнал клинок в ножны. – Напал на хорошую мысль. Использую её когда-нибудь. Конечно же, я использую её, чтобы описать какого-нибудь злодея. Да. Приходит идея. Бумага! Мне нужна бумага. Зайдём на постоялый двор…
– …И поедим, если вы не против, мастер Кит, – предложил Уилл, хватая его за руку. – Я умираю от голода, да и не могу же я совсем не возвращаться домой.
– Да, конечно, тебя ждёт твоя жена Мэри. Но ты её не любишь, она сварлива…– Что такое?
– О, прости меня, Уилл. Я не думал оскорблять тебя. Я просто рассуждал так: ты молод, следовательно, Мэри должна быть молода. Ты красивый, следовательно, она должна быть прекрасна. Ты умён, значит, Мэри по меньшей мере не глупа. Ты моряк, которому по роду своей работы приходится проводить месяцы вдали от брачного ложа. И всё же ты не торопишься поскорее добраться до этого ложа. Вывод: несмотря на свою молодость, красоту и ум, Мэри тебе не по вкусу.
– Сэр, вы суете нос в мои личные дела.
