перед огромным зданием со множеством стеклянных дверей.
Тим сказал по-итальянски единственное слово, которое знал:
— Грацие! Спасибо!
Потом он вышел из автобуса и, оказавшись на большой площади, растерянно огляделся по сторонам. Он понял, что большое здание — это вокзал. Часы над главным входом показывали без пяти минут восемь.
Среди людей на площади он не обнаружил своих детективов. Но и рулевого Джонни тоже нигде не было. Тим нарочито медленно поплёлся в сторону памятника, обошёл его кругом и только тут увидел рулевого — Джонни стоял, прислонившись к стволу огромной пальмы, сам чуть ли не с неё ростом. Трудно было его не заметить.
Тим бросился к нему со всех ног и повис бы у него на шее, если бы Джонни был не таким громадным.
— Я удрал, Джонни! — крикнул он, еле переводя дыхание. — Барон навязал мне каких-то детективов, но я…
— Барон? — с изумлением перебил его рулевой. — Я считал, что барон умер.
— Он превратился в своего брата-близнеца!
Джонни свистнул сквозь зубы. Потом он взял Тима за руку и сказал:
— Пойдём посидим с тобой тут в одном кабачке. Пусть-ка попробует нас разыскать!
И он повёл за собой Тима по бесконечным переулкам и переулочкам.
То, что Джонни назвал «кабачком», заслуживало, собственно говоря, лучшего названия. Помещение, по форме похожее на коридор, постепенно расширялось и заканчивалось полутёмным, почти квадратным залом. Пол здесь был из струганых досок, тёмные деревянные полки по стенам чуть ли не до самого потолка уставлены бутылками всех форм, цветов и размеров. Выглядело всё это очень торжественно, словно собор из бутылок.
Рулевой подвёл Тима к свободному столику в самом дальнем углу квадратного зала. Теперь тот, кто входил в дверь, не мог бы их увидеть. Когда подошёл кельнер, Джонни заказал два стакана красного вина. Потом он вытащил из левого и из правого внутреннего кармана своей куртки по бутылке рома, поставил под стул Тима и сказал:
— Вот он, твой выигрыш. Я прячу его из-за кельнера. Ещё подумает, что мы собираемся распить здесь принесённое вино.
Тим, в свою очередь, тоже вытащил что-то из внутреннего кармана куртки. Это было письмо к господину Рикерту.
— Ты отвезёшь его в Гамбург, Джонни? Я боюсь отправлять его почтой.
— Будет сделано, малыш!
Письмо перекочевало в карман рулевого. Потом Джонни сказал:
— А ты стал прямо пижоном, Тим! Ну как, здорово быть богатым?
— Немного утомительно, — ответил Тим. — Но вообще-то можно вести себя как хочешь. Если неохота смеяться, можешь не смеяться, даже когда фотографируют! А это не так уж мало.
— А ты что, против того, чтобы смеялись? — озадаченно спросил Джонни.
Тим понял, что проболтался. Он чуть себя не выдал. А ведь ни один человек на свете не должен узнать от него, что он продал свой смех. Но ему так и не удалось исправить свою ошибку каким-нибудь невинным объяснением, так как Джонни заговорил снова. Казалось, он попал в свою стихию: говоря о смехе, он даже выражался более гладко, чем обычно.
— Я согласен, — сказал он, — что вежливые улыбочки и смешки действуют на нервы. Ничего нет противнее, чем когда тебе в «Доме моряка» с утра до вечера умильно улыбаются какие-то старые дуры. Улыбаясь, уговаривают воздержаться от алкогольных напитков; улыбаясь, накладывают на тарелку кислую капусту; улыбаясь, призывают молиться перед сном. Даже аппендицит тебе из брюха вырезают и то с улыбочкой. Улыбочки, улыбочки, улыбочки… Ей-ей, просто никакого терпения не хватит!
Кельнер принёс вино и профессионально улыбнулся, подавая стаканы. Тим закусил губу; он сидел, не подымая глаз от стола, и Джонни с удивлением заметил, что мальчик готов расплакаться. Он замолчал, дожидаясь, пока уйдёт кельнер. Но и тогда он лишь поднял свой стакан и сказал:
— За твоё здоровье, Тим!
— За твоё здоровье, Джонни!
Тим только чуть пригубил вино — оно показалось ему кислым.
Ставя на стол пустой стакан, Джонни пробормотал:
— Хотел бы я доискаться, в чём тут дело…
Но Тим его понял. Он вдруг оживился и зашептал:
— Постарайся поговорить с Крешимиром. Он всё знает и может тебе рассказать. А я не могу. Мне нельзя.
Рулевой задумчиво посмотрел на мальчика. Наконец он сказал:
— Кажется, я кое о чём догадался… — Потом он нагнулся к Тиму через стол и, глядя ему прямо в глаза, спросил: — Скажи-ка, а этот тип показывал тебе какие-нибудь фокусы?
— Нет, — ответил Тим. — Ничего он мне не показывал. Только один раз сказал наизусть какой-то старинный заговор.
И тут Тим рассказал рулевому о странном разговоре в номере отеля, о заклинании и о том, как рухнула люстра.
История с люстрой невероятно развеселила Джонни. Он прямо взревел от смеха и так колотил кулаками по столу, что стаканы заплясали, а вино расплескалось. Задыхаясь от хохота, он еле выговорил:
— Вот умора! Нет, это просто блеск! Да понимаешь ли ты, что стукнул эту старую обезьяну по самому больному месту? А, Тим? Нет, серьёзно, малыш?!
И Джонни снова покатился со смеху.
— Ты не мог бы сделать ничего лучшего, — продолжал он, в изнеможении откинувшись на спинку стула, — чем разнести эту люстру. Такого этот господин просто не переносит!
Рулевой со смехом поднял руки вверх, изображая, как барон произносит заклинание, и с комической торжественностью проговорил:
Тим тоже невольно откинулся на спинку стула. Ему стало вдруг так спокойно оттого, что хоть один человек на свете осмелился высмеивать барона и потешается над ним. Впервые за долгое время он снова услыхал смех, который был ему не противен.
Когда Джонни, насмехаясь, договаривал своё шутливое заклинание, Тим, опустив глаза, смотрел на струганые доски пола. И вдруг он увидел огромную жирную крысу. Пронзительно пища, она с дьявольским бесстрашием подскочила к ноге Джонни, явно собираясь его укусить.
Тим всегда не переносил крыс. Он вскрикнул:
— Рулевой, крыса!
Но и Джонни уже успел заметить злобного зверька. Он действовал с замечательной ловкостью и присутствием духа. Отдёрнув ту ногу, на которую спешила взобраться крыса, он с невероятной быстротой высоко поднял другую и одним, хорошо рассчитанным ударом покончил со своим коварным врагом. Тим на мгновение отвернулся: при виде раздавленной крысы ему чуть не стало дурно.
Но Джонни, неустрашимый Джонни, сказал, улыбаясь во весь рот:
— Ага, повелитель шлёт вперёд своих гонцов! Выпей-ка вина, Тим, и не смотри в ту сторону!
На этот раз Тим отхлебнул большой глоток и почти тут же почувствовал действие вина. Ему стало лучше, но голова слегка закружилась.
— Теперь у нас почти не осталось времени, Тим, — сказал Джонни. — Вот-вот он явится собственной
