могли. Позади нас на вязах чирикали воробьи, а где-то далеко, ниже по реке, лаяла собака. Наконец, с трудом переводя дух, я прошептал:
- И вы выдержали... с отличием... Поздравляю вас.
- Ну что ж тут особенного? - Она улыбнулась.
- Но это же великолепно. Если бы не мое пагубное вмешательство, вы бы и тогда сдали.
Она застенчиво улыбнулась. Улыбнулся и я. Я все еще держал ее руки в своих, точно и не собирался отпускать.
- Вы ушли из Далнейрской больницы? - спросила она.
- Да, - весело ответил я. - Меня вышибли. Видите, какой я никудышный. Теперь я работаю через день помощником у одного доктора, практикующего в трущобах у Тронгейта.
- А как же ваша научная работа? - быстро спросила она.
- Ах, - сказал я, - именно об этом я и хотел с вами поговорить.
Я повел ее через дорогу, в сад на площади. Мы сели на зеленую скамейку, окружавшую ствол сучковатого дерева. Перед нами расхаживали и вспархивали голуби, опьяневшие, как и все птицы, от чудесного пробуждения весны. Поблизости не было никого, если не считать старого пенсионера в черной фуражке и яркой малиновой куртке, ковылявшего по дорожке. Я вынул из кармана букетик подснежников и преподнес Джин.
- Ох! - в восторге воскликнула она и умолкла, боясь, как бы словами или взглядом не сказать слишком много.
- Приколите их, Джин, - тихо попросил я. - В этом нет ничего предосудительного. Скажите, вы дали обещание никогда не видеться со мной?
Она почему-то ответила не сразу.
- Нет, - медленно произнесла она наконец. - Если бы я дала такое обещание, вряд ли я была бы сейчас здесь.
Я смотрел на нее, а она, слегка погрустнев, глубоко вдохнула тонкий аромат, затем приколола к жакету, пониже горжетки из пушистого меха, так удивительно подходившие к ее облику белые нежные цветы. От ее близости кровь волной прилила к моему сердцу, а щеки и лоб запылали. Я понимал, что надо скорее выложить то, что занимало мои мысли, иначе это страшное волнение одолеет меня.
- Джин, - начал я, стараясь совладать со своими чувствами, - если не считать лекций, у вас сейчас все дни свободны... После десяти часов вы ведь ничем особенно не заняты, правда?
- Нет. - Она вопрошающе смотрела на меня и, поскольку я молчал, добавила: - А что?
- Мне нужна ваша помощь, - решительно и откровенно начал я в полном убеждении, что говорю чистую правду. Глядя на нее в упор, я продолжал: - Я довел до половины свою работу; сейчас надо уже переходить к следующему этапу, и я ужасно волнуюсь. Вы знаете, как мне было трудно одному. О, я не жалуюсь, но теперь, для этой новой фазы, мне потребуется чья-то помощь. Есть опыты, которые одному ни за что не провести. Профессор Чэллис дал мне помещение для работы. - Я помолчал. - Не хотите ли вы... не согласились бы вы поработать со мной?
Она слегка покраснела и какую-то секунду взволнованно смотрела на меня, потом опустила глаза. Наступило молчание.
- Ах, Роберт, как бы мне хотелось! Но я не могу. Вы же знаете все обстоятельства! Мои родители... я стольким им обязана... а они только на меня и рассчитывают... и я так люблю их... особенно маму... она самая лучшая женщина на свете. И они... хоть и не принуждают меня, - казалось, она подыскивала слова, чтобы ослабить удар, - но все-таки не хотят, чтобы я с вами встречалась. Я уже сейчас... ослушалась их.
Я закусил губу. Несмотря на всю мягкость, в ней чувствовались какая-то непреклонность, глубочайшая порядочность и преданность - но не по отношению ко мне - и чувство долга, восстававшее против обмана.
- Как же они, должно быть, меня ненавидят!
- Нет, Роберт. Просто они считают, что мы должны идти разными путями.
- Но ведь я прошу не ради себя лично! - воскликнул я. - Вы же сами теперь врач и понимаете, что это во имя науки.
- Да мне бы и самой хотелось. И это очень интересно. Но совершенно невозможно.
- Нет, совершенно возможно, - возразил я. - Только никому не надо говорить. А ваши пусть думают, что вы проходите практику по тропической медицине...
Она с таким укором посмотрела на меня, что я умолк.
- Я не этого боюсь, Роберт.
- А чего же?
- Что мы будем вместе.
- Разве это так страшно?
Она подняла свои черные ресницы и печально поглядела на меня.
- Я знаю, я сама во всем виновата... я не сразу поняла, что наше чувство друг к другу так... так глубоко. А если мы будем встречаться, то оно станет еще глубже. В конце концов нам же будет труднее.
От этих простых слов у меня снова потеплело на сердце. Я глотнул воздуху, решив во что бы то ни стало уговорить ее.
- Послушайте, Джин. А если я обещаю и поклянусь вам, что никогда не буду за вами ухаживать, никогда не буду говорить вам о любви, вы согласитесь помочь мне? Мне так нужна ваша помощь. Одному мне ничего не сделать.
Мы долго молчали. Она недоверчиво смотрела на меня, то краснея, то бледнея, совсем растерявшись и не зная, на что решиться. И я поспешил воспользоваться моментом.
- Ведь это для вас такая удивительная возможность. Кажется, я на пороге очень важного открытия. Пойдемте и убедитесь сами.
Я порывисто вскочил и протянул ей руку. Поколебавшись с минуту, она медленно поднялась со скамьи.
До фармакологического факультета было недалеко. Через десять минут мы уже пришли на место. Я провел Джин прямо в мою лабораторию и, вынув из маленького инкубатора одну из пробирок с культурой, выращенной на пробах, недавно привезенных Дьюти, поспешно протянул ей.
- Вот, - сказал я, - я получил бациллу. И культура растет довольно быстро. Вы не догадываетесь, что это?
Она покачала головой, но видно было, что она заинтересовалась: в ее больших темных глазах промелькнул вопрос.
Я поставил пробирку обратно в наполненную водою ванночку, взглянул на регулятор, и закрыл оцинкованную дверцу. Затем в самых простых словах объяснил, чего я хочу.
Щеки Джин запылали от восторга. Глубоко взволнованная, она оглядела комнату: ее блестящие глаза то останавливались на инкубаторе, то снова обращались ко мне. Сердце мое отчаянно колотилось. Чтобы скрыть свои чувства, я подошел к окну и, подняв вверх раму, впустил в комнату поток солнечного света. За окном по ярко-синему небу мчались курчавые облака. Я обернулся к Джин.
- Роберт, - медленно произнесла она. - Если я буду с вами работать... потому что я считаю вашу работу очень важной... обещаете ли вы честно держать свое слово?
- Да, - сказал я.
Грудь ее приподнялась в тяжелом вздохе. Я смотрел на нее, а она, положив на стол свои учебники, сняла шляпу и принялась стягивать перчатки.
- Отлично, - сказала она. - Начнем.
5
И вот каждое утро по окончании лекции, вскоре после десяти часов, Джин приходила в мою лабораторию, где я уже сидел за работой, и, сняв с крючка за дверью халатик, надевала его и педантично принималась за дело на другом конце длинного стола. Мы обменивались лишь несколькими словами, иногда только улыбкой приветствия. Порой, углубившись в расчеты, я делал вид, будто и вовсе не заметил ее прихода, - такое равнодушие, казалось мне, скорее внушит ей спокойствие. Главное - что она была тут, и, когда я через некоторое время осторожно поднимал голову, я мог видеть сквозь строй бюреток в зажимах, как она с самым серьезным и сосредоточенным видом отмеряет и титрует жидкость, а потом делает соответствующую запись в потрепанном черном журнале.
