был, но исчез. Все так и было. Комнату наполняла только ночная прохлада. Порыв ветра приподнял легкие занавески, и они коснулись его лица. Ему казалось, что это Не Братец Северный ветер, а многоугольный дом поднял паруса и плывет сквозь ночь, меняя направления, в неизвестное будущее.
КНИГА ТРЕТЬЯ
Все приходящие входили в личные апартаменты через зеркальную дверь, которая вела в галерею и всегда была закрыта. Она открывалась, если по ней поскрести и сразу же закрывалась.
СЕН- СИМОН Прошло двадцать лет. Поздним осенним вечером Джордж Маус стоял на третьем этаже своего городского дома у окна библиотеки, а потом пошел по маленькому крытому переходу, который соединял его окно с окном бывшей кухни в многоэтажном доме, который примыкал к его владению. Бывшая кухня была темной и холодной. От его дыхания шел легкий пар, который был хорошо виден в свете фонаря. Крысы и мыши разбегались от света под его ногами, он слышал скрежет и топот их маленьких лапок, но ничего не видел. Не открывая двери /ее не было там уже много лет/, он прошел через холл и осторожно пошел вниз по лестнице; осторожно потому, что лестница была разрушена и многих ступенек не хватало.
ЛЮДЕЙ НЕ ВПУСКАТЬ Внизу на этаже горел свет и слышался смех; люди приветствовали его, входя и выходя из своих комнат, неся приготовленный обед; дети гонялись друг за другом по комнатам. Первый нежилой этаж использовался под склад и там было темно. Джордж, высоко держа лампу, прошел по темному холлу к входной двери и увидел, что ее тяжелый засов уже закрыт, цепочки и замки тоже заперты. Обогнув лестницу, он подошел к двери, ведущей в подвал, доставая по пути огромную связку ключей. Каждый раз, когда он открывал дверь подвала, он беспокойно думал, не повесить ли новый большой замок; старый замок был игрушкой для такой двери, он был снят со старого саквояжа и любой мог сломать его. Но он всегда считал, что новый замок может вызвать любопытство у людей и тогда достаточно будет толкнуть дверь плечом и не выдержит никакой новый замок. О, все бывают очень осмотрительными, когда хотят что-то скрыть от людских глаз. В конце лестницы он стал еще более внимательным /бог знает, что могло быть там среди пыльных бумаг, старого мусора и самых невероятных обломков/. Однажды он уже наступил на что-то большое, мягкое и неживое и четь не сломал себе шею. Дойдя до конца лестницы, он повесил лампу, подошел к углу подвала и встал на старую толстую балку, удерживая равновесие и пытаясь дотянуться до высоко висящей, не поддающейся крысиным зубам полки. Он получил подарок, который давным-давно был предсказан ему тетушкой Клауд /подарок был оставлен ему незнакомцем и это были не деньги/, задолго до того, как он узнал об этом. Маус вообще отличался скрытностью и совал нос в чужие дела. Всех восхищала власть и дурманящий запах гашиша, который казалось всегда будет у Джорджа и всем хотелось бы иметь то же самое; но он не собирался посвящать их в свои дела. Одним маленьким кусочком наркотика он доставлял людям счастье и у него всегда были наготове сигареты, набитые гашишем; хотя иногда после нескольких выкуренных сигарет он смотрел на одурманенных людей и его охватывало чувство вины за собственную радость и за то, что его огромный удивительный секрет умрет вместе с ним; он никогда не рассказывал об этом ни одной живой душе. Именно Смоки однажды непреднамеренно раскрыл перед Джорджем источник его великого будущего. - Я где-то читал,- сказал Смоки /это была его обычная манера начинать разговор/,- что лет пятьдесят-шестьдесят назад где-то в твоем районе располагалась Средневосточная торговая компания. Большинство служащих были ливанцами. Маленькие лавочки и магазинчики приторговывали гашишем. Ну, знаешь, вместе с ирисками и халвой. За пять центов можно было купить очень много: большие толстые куски, как шоколадные батончики. И они действительно очень походили на шоколадные батончики. ...При этих словах Смоки Джордж почувствовал себя, как загнанная в угол мышь, которую ударили по голове большим деревянным молотком. Впоследствии, когда он спускался в подвал за запасами наркотика, он казался себе ливантийцем с козлиной бородкой, крючковатым носом, лысым педерастом, который снабжал сигаретами уличных мальчишек с оливковыми глазами. Он поспешно взобрался на старую балку и поднял крышку деревянного ящика, расписанного затейливыми буквами. Осталось не так много. Скоро придется пополнить запас. Бруски лежали друг на друге, покрытые толстым слоем серебристой фольги. Между ними были расположены желтоватые промасленные листки бумаги. Сами брусочки тоже были обернуты бумагой. Он вынул два пакета, что-то подсчитал, шевеля губами, а потом неохотно положил на место один брусок. Это не будет продолжаться долго, так он говорил много лет назад, когда узнал, что это такое. Он закрыл брусочки промасленной бумагой, а затем фольгой, опустил крышку и прижал ее старыми согнутыми гвоздями; для верности он еще прихлопнул сверху рукой так, что взлетела пыль. Спустившись с балки, он поднес брусок к свету и внимательно исследовал его, как будто видел впервые. Он осторожно развернул брусок. Он был темный, как шоколад, размером с игральную карту, восемь дюймов толщиной. На бруске был отчетливый отпечаток. Торговая марка? Стоимость? Таинственный знак? Он никогда не мог определить, что именно это было. Он оттащил балку, которой пользовался, как ступенькой на место в угол, взял лампу и начал подниматься вверх по лестнице. В кармане его жакета лежал маленький кусочек гашиша столетней давности; Джордж Маус давным-давно решил, что никогда не будет прибегать к его могуществу.
НОВОСТИ ИЗ ДОМУ Он отпирал дверь подвала, когда кто-то заколотил во входную дверь так неожиданно, что он вскрикнул. Он выждал минуту, надеясь, что это какой- то сумасшедший прохожий и стук больше не повторится. Но в дверь снова застучали. Он подошел к двери, молча прислушался - за дверью кто-то выругался. Затем некто с рычанием ухватился за засов и начал снова трясти дверь. - Это совершенно бесполезно,- сказал Джордж громким голосом. За дверью остановились. - Откройте. - Что? - у Джорджа была привычка делать вид, что он не расслышал вопроса, когда он затруднялся в ответе. - Откройте дверь. - Вы знаете, что я не могу сразу открыть вам. Знаете, как это называется? - Послушайте, вы можете сказать мне, какое из этих заведений имеет номер двадцать два дробь два. - А кто вы такой? - Почему в этом городе все на вопрос отвечают вопросом? - Хм. - Почему, черт побери, вы не можете открыть дверь и поговорить со мной, как все люди? За дверью молчали. В голосе за дверью звучала такая неподдельная горечь, что это тронуло сердце Джорджа и он прислушался, не заговорят ли снова; испытывая легкий трепет, он чувствовал себя в безопасности за крепкой дверью. - Не скажете ли,- снова заговорили за дверью и Джордж услышал, как за вежливостью скрывается ярость,- пожалуйста, не знаете ли вы, где я могу найти дом Мауса, Джорджа Мауса? - Знаю,- ответил Джордж,- это я.- Конечно, это было довольно рискованно.- Кто вы? - Меня зовут Оберон Барнейбл. Мой отец... Но скрежет открывающихся замков и скрип болтов прервали его. Джордж шагнул в темноту и втащил человека, стоящего на пороге, в прихожую. Быстрым движением он захлопнул и запер дверь и поднял лампу, чтобы посмотреть на своего кузена. - Какой ты еще ребенок,- сказал он, нисколько не заботясь, что это может быть неприятно юноше. Раскачивающаяся лампа отбрасывала блики на его лицо, изменяя черты; лицо его было длинным и узким, да и сам он был длинным и худым, как ручка во внутреннем кармане его собственной рубахи. Как только что из пеленок, подумал Джордж. Он рассмеялся и потряс его руку. - Ну, и как там, в деревне? Как Элси, Лэйси и Тилли или как там их зовут? Что привело тебя сюда? - Отец написал,- сказал Оберон, как бы не желая тратить усилия на то, что уже было сделано. - Да? Ну, ты знаешь, как сейчас ходит почта. Ну, давай, проходи, проходи. Что это мы стоим в прихожей. Здесь чертовски холодно. Кофе или что-нибудь покрепче? Сын Смоки быстро пожал плечами. - Осторожней на лестнице,- предупредил Джордж и, светя лампой, повел гостя по пустым помещениям и по маленькому мостику, пока они не остановились на потертом ковре, где впервые встретились родители Оберона. По пути Джордж подобрал старый кухонный табурет на трех ножках. - Садись,- предложил он.- Ты что, сбежал из дому? - Отец и мать знают, что я уехал, если тебя это волнует,- ответил Оберон слегка надменным голосом, что впрочем, было вполне объяснимо. С глухим ворчанием и диким взглядом Джордж поднял над головой сломанный стул - при этом его лицо перекосилось от усилий швырнул его в камин. Стул разлетелся на кусочки. - Родители одобрили тебя? - спросил Джордж, подбрасывая обломки в огонь. - Конечно! - Оберон сидел, скрестив ноги и пощипывал себя за колено сквозь ткань брюк. - Ну да. Ты шел пешком? - Нет.- В его голосе прозвучало некоторое презрение. - И ты приехал в город, чтобы... - Чтобы устроить свое будущее. - Ага,- Джордж подвесил над огнем сковородку и достал с полки изящную баночку контрабандного кофе.- Все же, одна деталь: чем ты собираешься заниматься? - Ну, я точно не знаю. Только... Похмыкивая, Джордж готовил кофе и доставал чашки. - Я хотел, я хочу писать, вернее быть писателем. Джордж удивленно поднял брови. Оберон ерзал на своем стуле, как будто эти признания вырывались у него помимо его воли, и он пытался удержать их в себе. - Я думал о телевидении. - Это ошибочный путь. - Что? - Почему-то все думают, что телевидение - это золотое дно. Оберон обхватил правой ногой левую и не собирался отвечать. Джордж, разыскивая что-то на полке и похлопывая себя по карманам, удивлялся, как смогло это вечное желание проникнуть и в Эджвуд. Странно, как быстро молодежь может мечтать о таких безнадежных и бесперспективных занятиях. Когда он был молодым, все двадцатилетние юноши хотели быть
