Муся вздохнула:
- Ты это про Басова? Так он мне не муж больше.
- Как так?
- А просто. Мы с ним расстались. Расстались совсем...
Она помолчала.
- Знаешь, мне кажется, он и не любил меня никогда. А может, и любил по-своему, не пойму я. Он такой... странный. Только он уехал, и все кончилось. Нет, ты не думай, что я за него боюсь! Их там сорок пять человек на 'Дербенте', и если что случится...
Он гладил ее плечо и думал, что, должно быть, тот человек чем-то оскорбил ее, она несчастна и не может забыть... Он чувствовал гордость оттого, что она доверилась ему и искала у него сочувствия, как бы объединяясь с ним против того неприятного человека - ее бывшего мужа. Потом его взгляд упал на страницы журнала и пробежал по словам телеграммы: 'уходит, не отвечает на сигналы'. Он представил себе яркое зарево пожара и уходящий в темноту предательский силуэт корабля. Ему казалось, что здесь как-то замешан механик Басов.
Теперь он представлялся ему огромным, краснолицым и свирепым: стоит на корме и, ухая, как леший, рубит буксирный трос. А на палубе собралась команда, все растеряны, но никто не решается к нему подойти. Он вспомнил, что на судне есть капитан, которому подчиняется и механик Басов и другие моряки, и ему стало досадно, что сцена, нарисованная его воображением, не вязалась с действительностью.
Муся вдруг выпрямилась и порывисто встала.
- Ух, тоска какая, - сказала она низким злым голосом, - неужели не кончилось? Смотри не прозевай, Арсен!
Она побрела к своему месту у стола, села и потрогала бумаги. Он понял, что она забыла о нем и совсем не думает, какое впечатление произвели на него ее слова. Отвернувшись, он увидел свое отражение на лакированной поверхности стола - вихрастую голову с черными колпачками на ушах - и подумал, что с Мусей у него ничего не выйдет.
А ровный унылый гул в ушах не прекращался, как будто проникал сквозь наушники стремительный морской ветер. По временам его заставлял вздрагивать треск атмосферных разрядов, и он хватался за карандаш, но сигналов не было.
Посинели квадраты окон, и звезды в них стали крупнее и бледнее, начинало светать. За пустырем блеснула зеленая молния и осветила крышу пекарни, - пробежал из нефтегавани первый трамвай.
Внезапно щелкнули мембраны телефонов. Тарумов придавил ладонями наушники и схватил перо. Муся тотчас же вскочила и подбежала к нему. Он успел подумать коротко и удивленно: 'Как она узнала?' Громко засвистело тональное радио:
'РЕИ, РЕИ, я 'Дербент'. Верните спасательное судно. Теплоход 'Узбекистан' затонул на 42,36 и 18,02. Экипаж снят и доставлен на борт. Обеспечьте к приходу медпомощь. Есть обгоревшие'.
Секундная пауза - и торопливая короткая строчка: 'За помполита 'Дербента' Басов'.
- Здорово, - завопил Тарумов, сбрасывая наушники, - они подобрали экипаж! Понимаешь, Муська?
Она схватила журнал и быстро прочла, шевеля губами.
- Басов подписал, - сказала она тихо, - видишь, он какой! Я говорю... он очень странный.
Тарумов ответил не задумываясь:
- Твой Басов, наверное, золото, молодец парень. Ты подумай, ведь у них красноводская нефть в танках. Она воспламеняется, как бензин.
- А ты говорил - ерунда! - улыбнулась Муся болезненно.
- Ну, мало ли что говорил. Ты же скулила. Теперь вы с ним увидитесь, и все будет хорошо. Просто у вас размолвка вышла. Это бывает. Нет, но какие молодцы!
Зыбь на море, ветер искры несет, а они подошли и взяли. Ай моряки! Танкер 'Узбекистан' затонул, вот жалко, но... люди важнее.
- Там есть обгоревшие, - сказала Муся тихо, - может быть, они... как ты думаешь?
- Ничего, вероятно, обожглись немного. Послушай, да кто он такой, этот Басов?
- Ты же знаешь. Механик.
- Странно. Почему не капитан подписал радио? Ну, все равно. Это же замечательно! 'Верните спасательное судно'. Вот они, наши моряки! Ты гордишься, Муська?
- Да. Только там есть обгоревшие. Я боюсь.
- Эх ты, заладила - боюсь. Эх, Муська, это такие ребята, такие...
Он счастливо улыбнулся и возбужденно ерошил волосы.
Глядя на него, начала улыбаться и Муся. Потом он вдруг посмотрел на журнал и задумался.
'Только почему же они ушли сначала, - спросил он себя в десятый раз, сначала ушли, потом вернулись?'
КОМАНДИРЫ
Подобно многим старым морякам, Евгений Степанович Кутасов был суеверен. По весне, выезжая под парусом на взморье ловить рыбу, он оставлял на песке щепоть табаку, чтобы не потерять снасти. Когда лодка попадала в полосу штиля и парус тряпкой обвисал на рее, Евгений Степанович посвистывал тихонько сквозь зубы, вызывая ветер.
Иногда ветер действительно приходил и надувал пузырем парус. Лодка кренилась и бежала резво. Евгений Степанович не торжествовал и не задумывался, - пришел ветер - и ладно. А иной раз сверкающее зеркало штиля простиралось до самого горизонта, сливаясь с раскаленным небом, и никакой свист не мог вызвать даже самого легкого колебания воздуха. Тогда Евгений Степанович, не унывая, брался за весла.
Одинокие поездки были любимым развлечением капитана Кутасова. Останавливаясь с пожилыми штурманами буксиров у пивной стойки, капитан Кутасов любил потолковать о своей прежней профессии. Сам он давно оставил плавание и служил в отделе учета Каспийского пароходства. Служба была спокойная, и шестичасовой рабочий день уютно укладывался между длинными ящиками карточек, набитых залежалыми сведениями о прошлогодних перевозках. Окна комнаты былихэбраще-ны к морю. Голубая полоска рейда над плоскими крышами курилась дымками судов. Жужжание вентилятора, очищавшего воздух от архивной пыли, напоминало ему гул паровой машины, еле различимый на капитанском мостике корабля.
Но бывало и другое. Выезжая по выходным дням на взморье, провожал он глазами уходящие в море суда, пока не таял на горизонте кудрявый прозрачный дымок. Тогда кидал он взгляд на берег, отделенный от него узкой полосой нечистой воды, и испытывал смутное сосущее чувство, похожее на тоску по родному месту. Но воспоминания таили в себе опасность, и он боялся заглядывать в свое прошлое...
Однажды, сидя дома за чаем, капитан Кутасов оторвал листок календаря. На подслеповатой картинке красноармеец в шишаке замахивается штыком, угрожая уходящим в море пароходам. Под картинкой он прочел надпись: '1920. Установление советской власти в Одессе'. Евгений Степанович взглянул на жену. Наталья Николаевна читала книгу, и свежее, полное лицо ее отражало спокойное довольство.
Если бы она узнала все, что случилось в ту ночь, ровно пятнадцать лет назад, была бы она так спокойна? Может, она и не любила бы его вовсе? И он торопливо, с ужасом и стыдом, стал вспоминать, смутно надеясь, что, возможно, теперь он найдет себе хоть какое-нибудь оправдание.
'Вега' тогда стояла в порту, ожидая погрузки. Белые поставили у сходней караул, а с палубы слышно было, как солдаты гремели прикладами по доскам причала. За ужином в кают-компании кто-то произнес слово 'эвакуация', и все заговорили разом, но так тихо, словно кто-то спал рядом и его боялись разбудить.
- Плетью обуха не перешибешь, - уговаривает Евгений Степанович, - если мы откажемся везти, нас убьют... Да закройте же дверь!..
- Я не повезу, - медленно произносит механик Греве, бледнея, - убьют! Пусть! Их побили - и они мстят еврейским женщинам, грязные свиньи. Я сам видел...
- Греве, ради бога! - поднимает руки Евгений Степанович. - Здесь все согласны с вами, но зачем же кричать? Ведь иллюминаторы...
Старший штурман хлопает ладонью по столу.
- Разогнать команду, - хрипит он гневно, - открыть кингстоны - и все! Ну?
Греве кусает ногти.
- Сейчас нельзя. Они заметят - и нам будет конец. Значит, надо ночью. Слышите, нынче ночью.
Евгений Степанович озирается. Все они словно рехнулись сегодня, и их невозможно уговорить. Он
