- На пристани, вероятно, будет много посторонних.
Что, если пойти посмотреть?
- Пожалуй, - согласился Тарумов, - я тебя провожу.
- Мне хочется прогуляться. - И она торопливо добавила: - Такой славный вечер!
Они шли по шоссе к нефтегавани. Муся машинально перебирала его пальцы, прижималась к нему плечом и молчала. Тарумов рассуждал вслух:
- Что такое стахановский метод? Рационализация, разумная организация труда, использование до дна технических средств производства. Мне кажется, что этот метод применим везде, где труд оснащен техникой. Почему не применить его в системе радиосвязи? Я даю сто с лишком знаков в минуту и быстро нахожу абонента. Но это еще не все. Если настроить передатчик и устранить шумовой фон... Как ты думаешь, Муся?
Они миновали корпуса завода, и в глаза им ударил нестерпимый блеск моря. Посреди бухты медленно разворачивался стальной гигант, возвышаясь над водой желтоватыми ржавыми бортами. За его кормой вскипали клубы пены.
- Это... он? - спросила Муся, останавливаясь.
- Он самый, стахановец! Пойдем скорее.
- Нет, погоди...
Мимо них прошли на пристань какие-то люди, оживленно разговаривая и помахивая портфелями. Тарумов услышал обрывок фразы: '...сто двадцать процентов рейсового задания...'
Муся освободила руку и смотрела на пристань широко раскрытыми глазами.
- Отсюда хорошо видно, - сказала она тихо, - дальше я не пойду.
Он взглянул на нее тогда с удивлением и некоторой надеждой, так как вспомнил, что на 'Дербенте' плавает этот Басов... Так, значит, Муся не хочет видеть его?
Тарумов вынул часы.
- Теперь ровно десять. Они проделали этот рейс за шестьдесят три часа. Все-таки я сбегаю взглянуть, как они подойдут. Постой здесь, Муся.
Он махнул рукой и побежал под гору к пристани. Белецкая осталась одна.
За октябрь месяц танкер 'Дербент' перевез на Астраханский рейд сто тысяч тонн мазута. Во второй декаде он перегнал 'Агамали' и вышел на первое место среди нефтевозов Астраханской линии. Но уже в двадцатых числах месяца 'Агамали' удачно провел свой первый стахановский рейс и вплотную пододвинулся к 'Дербенту', снова оспаривая первенство.
На судне соревнование теперь вошло в привычку. Обыденными стали большие премиальные, заметки в газетах, переклички судов. Прекратились авралы в машинном отделении, текущий ремонт теперь производился без всякой натуги. И даже совещания команды протекали мирно, - новые предложения обсуждались спокойно, не вызывали недоверия.
Однажды, в конце октября, опять утром во время политзанятий Бредис закашлялся, побелел и закрыл лицо руками. Матросы повскакали с мест и беспомощно топтались вокруг. Бредис поднял голову и удивленно посмотрел на свои руки, залитые кровью.
- Занятия кончены, - угрюмо объявил Котельников, - можно разойтись.
Но никто не уходил, все столпились вокруг больного и заглядывали ему в лицо. Гусейн протянул ему носовой платок и отчаянно оглянулся вокруг, ероша волосы.
- Глупая история, - прошептал помполит. - Что ты смотришь на меня, Мустафа? Мы еще повоюем, браток.
Позови Басова...
Его отвели в каюту и уложили. Он вытянулся на койке костлявым телом, уставил глаза в потолок и затих.
Пришел Басов. Он распорядился принести воды и присел на койку больного.
- Через два часа мы будем в порту, - сказал он, - я вызову скорую помощь.
- Не надо...
- Как хочешь. Тогда я повезу тебя на трамвае... Ты сам довел себя до этого, Герман.
- Ах, оставь! - Помполит тяжело заворочался на койке и глотнул воздух. - Я, Сашка, знал, что это случится, но не думал, что так скоро. Впрочем, всему свое время. До конца навигации осталось два месяца. Это не так уж долго. А весной политуправление найдет человека. Но вот эти два месяца... я хотел бы закончить навигацию.
- Не валяй дурака. Ты хочешь умереть в море? Мы не врачи, Герман. Мы заездим тебя очень скоро, если еще не заездили. Завтра все опять забудут, что ты болен, что тебя надо щадить. Здесь не санаторий.
Басов грел в своих руках холодные руки больного, гладил и сжимал их, как бы смягчая невольную грубость своих доводов.
Помполит сказал:
- Это не так просто - оставить танкер. Обком не сможет сразу найти заместителя.
Басов молчал.
- Что же ты затих? - усмехнулся Бредис. - Тебе придется взять на себя политчасть на первое время. Это ясно, как день. Понятно, никто не может заставить тебя, - добавил он торопливо, - ты вправе отказаться.
Тогда... все придется оставить по-старому.
- Какой я политработник! Ты это на смех, что ли?
- Значит, не о чем и говорить. Отлежусь. В сущности, мне незачем сходить на берег. Для легочных больных важнее всего чистый воздух. А этого добра в море хватит... Завари-ка чайку, Саша.
Басов долго возился с чайником, гремел крышкой. Лицо его залила краска, даже уши пылали.
- Мы успеем сходить в райком на стоянке, - промолвил он наконец, как будто говорил о деле решенном. - Если там не будут возражать против моей кандидатуры на время, то тебе следует теперь же остаться в городе.
Они помолчали. Бредис отхлебнул, сморщил нос и улыбнулся виновато.
- Проклинаешь меня сейчас, сознайся? Но ты хороший товарищ. Мне все-таки очень хочется жить, Сашка.
- Еще бы!
- Только бы все шло хорошо здесь. Мне иногда кажется, что не так уж у нас благополучно. Командиры... Дело в том, что я на днях просматривал журнал: все эти капитанские телеграммы... они под диктовку писаны. Знаешь чью?
- Знаю.
- Ага! Я давно приглядываюсь, но ничего конкретного нет. Ведь ничего нет?
- Ничего.
- Гляди в оба, Сашка... Впрочем, когда тебе глядеть, у тебя своя забота - двигатели. Знаешь, останусь- ка я еще на рейс, а? Может быть, и лучше мне станет.
- Ну, поехал! Неужели ты думаешь, что мы с тобой незаменимы? Что пользы, если ты умрешь здесь, на борту?
- Хорошо. Я надеюсь на актив. Ты заметил, как проходили последние занятия? Молчаливых осталось совсем немного. Если бы не болезнь... Кто это ходит за дверью, Саша?
- Ребята, За тебя тревожатся. Ты бы заснул, Герман.
- Славный народ. Золотой народ, я тебе скажу... Хорошо, я буду спать и сойду на берег сегодня. Мне так хочется выздороветь... и вернуться!
На стоянке Бредис покинул судно. Он шел по пристани, высокий и нескладный, опустив худые покатые плечи. Ветер трепал его светлые волосы и завивал вокруг ног полы длинного пальто, словно издеваясь над его слабостью. За ним гурьбою шли моряки, толкая друг друга, чтобы поддержать его, и с борта танкера вахтенные махали фуражками, глядя ему вслед.
На судне его не забыли. О нем вспоминали в свободное время в кают-компании, в красном уголке, его жалели, о нем справлялись в порту. Но серьезные события, происшедшие вскоре на 'Дербенте', отвлекли от него внимание людей. Позже, вспоминая истекшую навигацию и стараясь восстановить последовательную
