тем, как их премьер-министр безуспешно пытался запугать министров Сингапура.
В своей ответной речи на банкете два дня спустя я подчеркнул, что 'Китай и Сингапур согласны в том, что им следует развивать отношения между странами, концентрируясь на тех вопросах, по которым существует согласие сторон, а не на тех, по которым существуют разногласия в результате различий между подходами стран к этим проблемам... Премьер-министр Хуа Гофэн сказал, что, в качестве социалистической страны, Китай поддерживает революционную борьбу во всех странах; но премьер-министр Хуа Гофэн также сказал, что Китай не вмешивается во внутренние дела других стран, и что то, как правительство Сингапура обращается с коммунистами Сингапура, является его внутренним делом. Я верю, что на основе этого принципа невмешательства мы сможем развивать отношения между странами'. Это публичное заявление должно было усилить мои позиции в противостоянии с Объединенным фронтом коммунистов Сингапура.
В тот же вечер, после банкета, премьер-министр Хуа Гофэн сопровождал меня по дороге из пансиона Дяоюйтай на центральный железнодорожный вокзал Пекина. Мы ехали в лимузине 'Красное знамя'. На вокзале была устроена церемония проводов, во время которой тысячи школьников размахивали флажками и цветами, а также скандировали приветствия. Они разместили всех членов делегации, меня, а также охрану, персонал, отвечавший за соблюдение протокола и багаж в специальный поезд, в котором нам предстояло осуществить поездку по западным провинциям Китая.
Поезд отправился из Пекина в 22:15. В моем вагоне была самая большая ванна, которую я когда-либо видел. Меня удивляло, зачем кому-либо могла понадобиться ванна в поезде, который трясло и качало. Наверное, она была оборудована для Председателя Мао. Я проснулся в Тунчуане (Yangchuan), в провинции Шэньси (Shaanxi). После завтрака в поезде нас повезли по петлявшей в горах дороге в Дацай (Dazhai). Там перед нами выступил представитель революционного комитета, у которого был богатый опыт по части приема официальных делегаций. Мы прослушали хорошо поставленную речь о том, как революционный порыв преодолевает любые преграды. Ночь мы проспали в поезде, а проснулись в Сиане (Xian), где нам должны были показать недавние раскопки гробницы императора Цинь Ши-хуанди, - археологи как раз начали раскапывать терракотовых воинов.
Позднее, на приветственном ужине, устроенном революционным комитетом провинции Шэньси, мы услышали первую из многих речей, в которой, в соответствии с линией Хуа Гофэна, осуждался 'капиталистический попутчик', проникший в КПК и пытавшийся восстановить капитализм. Я уже читал, что Дэн Сяопин был смещен со второй по значению должности в правительстве и осужден как 'капиталистический попутчик'. Когда я впервые услышал это выражение от Хуа Гофэна, я не обратил на это особого внимания, но, из-за постоянных повторов в каждом месте, которое мы посещали, я пришел к выводу, что это, должно быть, являлось серьезным вопросом. Этот остававшийся безымянным человек, должно быть, был важной персоной, раз его необходимо было вновь и вновь подвергать осуждению.
На следующее утро мы отправились в Яньань (Yenan), где находилась легендарная база 8-ой армии, и в лессовую пещеру, в которой учился Мао. В мемориальном музее, молодая женщина-гид, говорила с нами как рьяный евангелист и проповедник. Она говорила о Мао с религиозным чувством, будто бы он был Богом, а Чжоу Эньлай и другие 'бессмертные' участники 'Великого похода' - его архангелами. Под стеклом было помещено чучело небольшой белой лошади, на которой Чжоу Эньлай проделал часть пути во время 'Великого похода'. Речь гида была настолько навязчивой, что Чу и Линь вышли из зала, предоставив мне изображать интерес и давать вежливые ответы.
Мы провели ночь в Яньчане (Yangchialing) - самом большом городе поблизости от Яньани. От председателя революционного комитета префектуры мы вновь услышали неизбежные обвинения в адрес 'капиталистического попутчика'. Мы вернулись на самолете в Сиань и остановились в просторном комплексе, предназначенном для приема гостей, в котором мне выделили апартаменты с огромной ванной и гардеробной комнатами. Мне сказали, что они были построены специально для Председателя Мао. Проживание в этих шикарных пансионах было привилегией пекинских и провинциальных руководителей.
Затем мы полетели в Шанхай (Shanghai), где нас снова приветствовали танцующие школьницы в цветастых одеждах, с бумажными флажками и цветами. За ужином молодой председатель муниципального ревкома Шанхая выступил со страстным осуждением 'коммунистического попутчика'. Мы узнали, что среди всех городов и провинций Китая Шанхай был наиболее левацки настроенным. Город являлся базой радикалов, группировавшихся вокруг жены Мао Цзян Цин (Jiang Qing) и 'банды четырех', члены которой вскоре после смерти Мао были арестованы и посажены в тюрьму.
К моменту завершения турне по провинциям между китайскими официальными лицами и членами моей делегации, говорившими по-китайски, возникли своего рода дружеские отношения. Они подшучивали друг над другом, помогая один другому за столом, с иронией произнося один из лозунгов Мао: 'Полагаться на себя, помогать самим себе', - (zi li geng sheng), что означало - 'помогать мне не нужно, я возьму блюдо самостоятельно'. Лед между ними таял. За вымуштрованной, дисциплинированной внешностью коммунистических кадровых работников скрывались живые люди, которым нравились хорошее вино и пища, которыми они могли наслаждаться только во время визитов официальных делегаций.
Во время последнего ужина в ревкоме провинции Гуандун (Guangdong) и муниципальном ревкоме Гуанчжоу (Guangzhou) (Кантон) судьба сжалилась над нами: была произнесена лишь одна речь и высказано лишь одно, последнее осуждение в адрес 'капиталистического попутчика', да и то абсолютно без всякой страстности и убежденности.
На следующее утро нам устроили красочные проводы на железнодорожном вокзале Кантона перед посадкой в специальный поезд, идущий в Шенчжень (Shenzhen). Теперь уже в последний раз сотни школьниц, подпрыгивая на месте и размахивая бумажными флажками и цветами, нараспев проскандировали слова прощания. Меня интересовало, как они могли отрывать школьников от занятий ради этой показухи. Через два часа мы прибыли в Ло Ву. Пересекая границу с Китаем, мы почувствовали облегчение, что скандирования и лозунги остались позади.
Мы все стремились увидеть этот новый, загадочный Китай. Для этнических китайцев, живших в Юго- Восточной Азии, он обладал мистическим притяжением земли предков. Китайцы одевали своих детей в лучшие одежды для участия в церемониях встреч и проводов в аэропортах, на вокзалах, в детских садах и других местах, которые мы посещали. Они надевали эти цветные платьица, свитера и курточки только в особых случаях, тщательно сохраняя их в гардеробах до следующего раза. Основная масса китайцев была одета в грубые, темно-синие или темно-серые, плохо подогнанные и одинаковые для мужчин и женщин жакеты в стиле Мао. Тогда мы еще не знали, что это были последние месяцы правления Мао. Он умер через четыре месяца, в сентябре того же года, после землетрясения в городе Таншан (Tangshan). Позднее, я радовался тому, что мне удалось лично увидеть Китай до того, как Дэн Сяопин начал проводить реформы, самому увидеть это насильственно насаждаемое однообразие в речах и одеждах, самому услышать эту отупляющую пропаганду.
Все, с кем мы встречались и говорили, давали одни и те же ответы на наши вопросы. В Пекинском университете я спросил студентов, что они собирались делать после выпуска. Ответы были стандартными: 'Я буду делать то, что решит партия, чтобы принести наибольшую пользу народу'. Было тревожно слышать, как молодые люди с высокоразвитым интеллектом отвечали, подобно попугаям. Ответы были политически корректными, но не искренними.
Это был странный мир. Я уже до того читал о Китае, особенно после визита Никсона. Тем не менее, от непрерывного обстрела гигантскими лозунгами, написанными или развешенными на стенах домов, от гигантских плакатов, установленных посреди пшеничных и рисовых полей, веяло сюрреализмом. Эти же лозунги гремели из громкоговорителей на вокзалах и в парках, звучали по радио, - это отупляло. Мы не обнаружили в людях подобного рвения, за исключением тех случаев, когда им приходилось, выражая притворное одобрение, говорить с нами о 'культурной революции'. Это было что-то вроде китайских 'потемкинских деревень'.
Дацай был показательной коммуной в горной, малоплодородной провинции Шэньси на северо-востоке Китая. Китайские средства массовой информации годами восхваляли Дацай за регулярно собираемые сказочные урожаи. Дацин (Daqing) на северо-востоке страны был районом нефтяных промыслов. Лозунг Мао гласил: 'Чтобы научиться сельскому хозяйству - изучайте Дацай, чтобы изучить промышленность - изучайте Дацин' (Nong ye xue Dazhai. Gong ye xue Daqing). Поэтому я и попросил китайцев показать мне Дацай.
Десять лет спустя они признали, что Дацай был сплошным обманом. Тамошние сказочные урожаи были
