из Сингапура. Когда ПНД победила на всеобщих выборах 1959 года, я сдержал свое слово, и Джатикусомо - щеголеватый, умный, учтивый и деятельный аристократ с острова Ява (Java) предложил мне, чтобы я укрепил отношения между Сингапуром и Индонезией, посетив Джакарту с официальным визитом. Я согласился.
В августе 1960 года наша делегация прибыла во дворец Мердека (Merdeka), бывшую резиденцию голландского генерал-губернатора, для встречи с президентом Сукарно (Sukarno). Он был одет в шикарный бежевый мундир, а в руке у него был жезл полевого маршала или трость. Это было жаркое, влажное, душное утро в Джакарте, но во дворце не разрешалось включать ни вентиляторы, ни кондиционеры, - Сукарно их не любил. Я видел, как пот проступает через рубашку на китель его мундира. Как и остальные члены моей делегации, я был в пиджачной паре и также обильно потел.
Сукарно был харизматическим лидером, выдающимся оратором и организатором масс. Однажды в феврале 1959 года, по дороге из Сингапура во Фрейзерз хилл (Fraser's Hill), которая занимает около семи часов, я слушал по радио трансляцию его речи на митинге, проходившем на Центральной Яве, в котором участвовало несколько сот тысяч индонезийцев. Я настроился на волну в 8:30 утра, но вскоре потерял ее, потому что радио в движущемся автомобиле принимало плохо. Три часа спустя, когда я уже был в Малакке (Malacca), он все еще говорил в полную силу. Его красивый голос был настолько выразителен, что толпа кричала и ревела, внимая ему. С тех пор я с нетерпением ждал встречи с этим великим человеком.
Сукарно проговорил большую часть нашей встречи, продолжавшейся 20 минут. Он говорил на общепринятом в Индонезии языке бахаса (Bahasa), который похож на малайский язык. Сукарно спросил: 'Сколько в Сингапуре жителей?' 'Полтора миллиона',- ответил я. Население Индонезии составляло 100 миллионов человек. 'Сколько в Сингапуре автомобилей?' 'Приблизительно 10,000'-, ответил я. Только в Джакарте было 50,000 автомобилей. Меня это слегка озадачило, но я с готовностью признал, что по размерам Индонезия занимала первое место в Юго-Восточной Азии. Затем он начал распространяться о своей политической системе 'управляемой демократии' (guided democracy): 'Индонезийский народ хочет революционизировать все сферы жизни, включая экономику и культуру - западная демократия для этого не очень подходит'. Он говорил об этом во многих своих речах до того, так что я был разочарован не слишком содержательной беседой.
Голландцы не оставили Индонезии достаточного количества подготовленных администраторов и специалистов; в стране было не так уж много учреждений, которые могли бы двигать страну вперед, а три с половиной года японской оккупации разрушили даже ту администрацию, какая существовала. Последовавшая за этим борьба между индонезийскими националистами и голландцами, которая периодически вспыхивала между 1945 и 1949 годом, когда голландцы наконец-то признали независимость Индонезии, нанесла еще больший ущерб экономике и инфраструктуре страны. Национализация иностранных предприятий и националистическая экономическая политика, проводившаяся Сукарно, препятствовали расширению внешней торговли и притоку инвестиций и привели к еще большему обнищанию этой огромной, разбросанной на значительном пространстве республики.
В Джакарте мы остановились в гостинице 'Де Инд' (Hotel Des Indes), который по статусу соответствовал 'Рафлс отелю' (Raffles Hotel) в Сингапуре. Когда шел дождь, крыша отеля начинала течь, и персонал отеля привычно расставлял емкости и ведра, чтобы собирать капавшую воду. Когда я по недоразумению потянул дверь в своей спальне, не поняв, что она была закрыта на замок, защелка замка отломила кусок штукатурки. Когда я вернулся после обеда к себе в номер, там уже был произведен 'ремонт': поверх штукатурки была наклеен и отретуширован лист бумаги.
Когда я попросил парламентского секретаря министерства культуры Сингапура Ли Кун Чоя (Lee Khoon Choy), купить несколько индонезийско-английских и английско-индонезийских словарей, то оказалось, что они стоили меньше двух долларов за книгу. Члены нашей делегации скупили почти все словари в магазинах для своих друзей, изучавших малайский язык. Индийская валюта, рупия, в результате инфляции была в плачевном состоянии.
Из Джакарты наша автоколонна в сопровождении эскорта мотоциклистов отправилась в Богор (Bogor), бывший летний курорт голландского генерал-губернатора, а затем в Бандунг (Bandung). Оттуда мы вылетели в Джокьярту (Jogjjakarta), древнюю столицу Индонезии, расположенную в Центральной Яве, на личном президентском двухмоторном самолете, подаренном правительством Советского Союза. Самолет был больше, чем коммерческий 'ДС-3', на котором прилетел я. Часы над проходом в салоне самолета остановились, поколебав мое доверие к советской технологии и индонезийскому обслуживанию. Если это могло случиться с часами в президентском самолете, чего же было ждать от двигателей?
Перед отъездом мы подписали с премьер-министром Джуандой (Djuanda) совместное заявление по торговым и культурным вопросам. С момента встречи в аэропорту Джакарты нам удалось несколько раз побеседовать с ним. Он был превосходным человеком: высокообразованным, способным, трезвомыслящим и отзывчивым к проблемам своей страны. Мы разговаривали часами, иногда - на бахаса. Во время одного разговора за ужином я сказал, что Бог наделил Индонезию очень плодородной почвой, прекрасным климатом и богатыми природными ресурсами. Он грустно посмотрел на меня и ответил: 'Бог за нас, но мы сами против себя'. Я чувствовал, что с таким искренним и честным человеком можно было иметь дело. Я уезжал, чувствуя, что мы подружились. Я разговаривал с Джуандой на малайском, и он воспринимал меня скорее как индонезийского 'перанакана' (peranakan - китаец, родившийся в Индонезии), а не как 'тотока' (totok - китаец, недавно иммигрировавший в страну, не ассимилировавшийся и говоривший на китайском).
По мере ухудшения экономической ситуации в стране Сукарно стал уделять больше внимания международным делам. В деле развития дипломатических отношений с афро-азиатским миром он опирался на министра иностранных дел доктора Субандрио (Dr. Subandrio) - умного, хотя и несколько авантюристически настроенного человека. В течение всего 1963 года он часто встречался со мной - всякий раз, когда пролетал через Сингапур транзитом.
Когда наше объединение с Малайзией стало неизбежным, его тон стал достаточно высокомерным. Однажды утром, сидя рядом со мной на диване, в моем кабинете в здании муниципалитета, он хлопнул меня по колену, указал рукой в окно и сказал: 'Посмотрите на все эти высокие здания в Сингапуре. Все они построены на индонезийские деньги, украденные у индонезийцев путем контрабанды. Не волнуйтесь, в один прекрасный день Индонезия придет сюда, позаботится об этой стране и приведет все в порядок'. Под 'контрабандой' Субандрио подразумевал экспорт, осуществлявшийся через Сингапур их собственными торговцами, которые уклонялись в Индонезии от уплаты налогов и соблюдения правил валютного регулирования. Я понимал его чувства, лично убедившись в том, сколь ужасными были условия жизни в Джакарте, где люди мылись, стирали одежду, промывали рис и отправляли естественные надобности в каналах (kali), не стесняясь окружающих. Поэтому я не считал его разговоры о стремлении занять Сингапур праздной болтовней.
Когда в 1965 году мы обрели независимость, Индонезия находилась в состоянии 'конфронтации' с Сингапуром и Малайзией. Президент Сукарно и доктор Субандрио пытались сыграть на сложностях в отношениях между Сингапуром и Малайзией, предлагая Сингапуру немедленное дипломатическое признание на условиях, которые могли оскорбить и возмутить Малайзию. Поворотный момент в развитии событий наступил через несколько недель, 30 сентября, когда произошли события, получившие название 'гестапу' (gestapu сокращенное индонезийское название 'Движения 30 сентября'). Тогда генерал Сухарто, командовавший силами безопасности, подавил предпринятую коммунистами попытку государственного переворота. Опираясь на поддержку войск, находившихся под командованием лояльных к нему командиров в армии, полиции, военно-морских и военно-воздушных силах, Сухарто потребовал от вооруженных отрядов повстанцев, захвативших президентский дворец, радиостанции и центры связи, сдаться без боя. Напуганные демонстрацией силы, мятежники рассеялись, и переворот закончился.
В тот момент мы не поняли, насколько важным был этот неудавшийся переворот, потому что мы были слишком озабочены зверским убийством нескольких высокопоставленных индонезийских генералов и последовавшим за этим убийством тысяч людей, по некоторым оценкам, - полумиллиона человек, некоторые из которых были этническими китайцами. Этих людей обвинили в поддержке коммунистов. Сухарто разыгрывал свою комбинацию медленно и тонко, как в индонезийском театре марионеток (wayang kulit), где на экране движутся тени и силуэты. Эта игра теней была режиссирована так тщательно, а шаги по лишению Сукарно власти были настолько постепенными, что в течение некоторого времени мы даже не осознавали,
