Я почувствовал, как игла впилась мне в место локтевого сгиба, а колба капельницы издала характерные булькающие звуки.
- Ненавижу вас! Убила б! Шизик! - угрожающе шепнула мне на ухо Надежда Пет ровна. - Ничего, сейчас узнаешь, почем фунт лиха!
Я попытался кричать, звать на помощь. Но после очередной угрозы процедурной медсестры: 'Сейчас будешь у меня кляп жевать!', - решил пока судьбу не испытывать. Нужно уметь проигрывать.
Но это тактическое поражение. Тактическое! Я еще отыграюсь...
Когда вся эта публика покинула палату, мое сознание начало мерцать. Наверное, действие лекарства. Тело стало сначала ватным, а потом задубело и натянулось струной.
Веки смыкались. Я чувствовал, что проваливаюсь в небытие. Сквозь узкую щелку отяжелевших век я разглядел дедушку с проплешиной. Он подошел к моей кровати и водил вокруг своим платком.
- Что это? - спросил я.
- Это фонарь, - самоуверенно ответил дед.
- Что ты делаешь?
Ищу человека...
*******
Я проснулся ночью. тела своего не чувствую мышцы сведены. Мысли путаются. В палате темно. В коридоре свет и шум.
- А ну, строиться! Живо! - чей-то мерзкий голос выгонял людей из палат.
Топот ног и шелест тапочек по разбитой линолеумной плитке.
- Уроды, равняйсь! Смирно! Товарищ Петр, уроды для ночной поверки построены! Старший по уродам, урод Трущенко.
Что там происходит? Я сплю или действительно сошел с ума? В коридоре звучат новые команды. Теперь, кажется, начались строевые занятия: 'Раз. Раз. Раз, два, три! Шире шаг. Держать равнение!'
На койках вокруг никого. Только Ванька, который 'все про Бога говорит', лежит на своем месте.
- Ваня, - тихо позвал я.
Он не ответил. Я попробовал еще раз:
- Вааань... Где все?
- На поверке, - еле слышно ответил он.
- А зачем?
- Просто, - сказал Ваня и повернул ко мне голову. - Способ унижения. Так каждую ночь происходит, после врачебного обхода. Петр - он прапорщиком был. Совсем больной. Дисциплину наводит...
- И что, слушаются его? - мне как-то не верилось.
- Это личный выбор, - отозвался Ваня.
- В каком смысле?
- Люди боятся умирать - но это только половина правды. На самом деле, они ждут, что все закончится. Сами и торопят конец.
- С чего ты взял? - я напрягся. Ваня только что огласил мой план об ускорении Конца Света. Откуда он знает? Тоже агент? С виду непохож.
- Потому что сражаются. 'Отношения выясняют'. Кто главнее. Кто урод, а кто не урод. Выяснение отношений - лучший способ погибнуть... Воин - он самоубийца. А тут все воины. За себя сражаются, но все равно воины. Им кажется, что это ради жизни. А на самом деле, ради смерти. Воин - это такая профессия, умирать.
- Да ладно... - протянул я. Я больше не тревожился. Ваня ничего про меня не знает, просто не в себе. Сумасшедший. - Воин к цели идет, а цель у него - победа. При чем тут смерть?.. Ерунда.
Мне трудно было говорить. Язык еле двигался. Челюсти почти не разжимались. Я решил прекратить этот бессмысленный разговор.
- Людям только кажется, что их смерть пугает. Неправда это. Она их завораживает. Жить, как они живут, невыносимо. Они подсознательно ищут смерти. Разрушают себя. Если у тебя за душой ничего не осталось...
Ванькин голос стал таять.
- Вань, что? - мне вдруг захотелось понять, к чему он клонит.
Кажется, он сглотнул слюну - смочил, как мог, пересохшее горло. Потом набрал в легкие воздуха и, превозмогая слабость, продолжил:
- Если у тебя за душой ничего не осталось, если ты все потерял, то...
- Что, Вань? Что?..
- Иначе жизнь не почувствовать, только на краю смерти. Боль - первый признак жизни. Он и последний. Самоубийца, думаешь, о чем мечтает? Понять, что он еще жив. Только перед самой смертью и почувствует. А в жизни не может, так ему плохо.
Тут я подумал, что это правда. Неслучайно люди стремятся к риску, ищут пресловутый 'адреналин'. Это дает им ощущение жизни. А сама жизнь у них мертвая. Да, это правильно.
- Не важно, как жестоко ты гонишь лошадь, - продолжал Ваня. - Не важно, как быстро она бежит. Если ты мчишься по кругу, ты все равно возвращаешься к началу. Все пустое. Суета сует, все - суета. Смерть - избавление...
Где-то я это слышал: 'Суета сует, все - суета'... Где же? Не могу вспомнить.
- Хочешь сказать, что все стремятся к смерти? - голова у меня словно ватой набита.
- Да, только они этого не понимают. Все для этого делают, а не понимают.
- А ты понимаешь?
Я? - удивился Ваня. - Я - да.
*******
В коридоре продолжались строевые занятия. Глубокая ночь, а люди, измученные лекарствами и условиями своего заключения, ходят то шеренгами, то колоннами по отделению психушки, распевая дурацкие речевки:
Кто шагает дружно в ряд? Наш придурошный отряд!
Мы уроды, дураки, Наши головы пусты!
На какое-то мгновение я забылся. И в этом забытьи мне почудилось, что Ваня умер. Я очнулся от острого испуга. Холодный пот выступил у меня на лбу.
- Ваня?! Ваня?! - позвал я. - С тобой все в порядке?
В ответ я услышал смех. Тихий, едва различимый на фоне грохочущих в коридоре шагов. Вот дурак! Я так испугался, а он смеется.
- Ваня, чего смешного? - обиделся я.
- У тебя такой испуганный голос... - ответил Ваня.
- И чего? Это повод надо мною поржать?
- Нет. Конечно, не повод. Просто стало смешно. Смешно, когда люди боятся.
Я надулся, но мне хотелось с ним говорить. Понять, что он имеет в виду, когда говорит о желании умереть. Поэтому я переборол свое раздражение:
- Вань, а ты, что, значит, понимаешь, что хочешь умереть?
Мой собеседник задумался. Потянулась долгая, изнуряющая пауза.
- Это было до больницы, - начал Ваня. - Я думал. Я думал, имею ли я право жить? Вообще, каким должен быть человек, чтобы иметь право жить?
- Право? На это разве нужно? Родился - и живи, пожалуйста. Пока...
Я хотел продолжить мысль, сказать: 'Пока не наступит Конец Света, а случится это скоро'. Но передумал.
- Нет. Это неправильно, - серьезно сказал Ваня. - Мы же постоянно живем в долг.
- В долг? - мне показалось, что я ослышался.
- Мы же потребители. Мы потребляем воздух, пищу, воду. Мы потребляем результаты труда других людей. Мы потребляем их внимание, их чувства. Все постоянно берут у жизни в долг и даже не задумываются над этим, - тут Ваня замолчал на минуту и продолжил вопросом: - Тебе никогда не приходилось занимать по-крупному? Когда ты живешь и понимаешь, что не можешь эти деньги вернуть?
- Ну, приходилось. Я растратил большую сумму денег, не моих. И потом должен был занять, чтобы отдать. А потом нужно было отдавать, - эта история почему-то вспоминалась мною смутно, но неприятный осадок от нее ощущался совершенно отчетливо.
