Десятки христиан были умерщвлены с помощью необыкновенно изящного устройства, изображавшего прокрустово ложе. Роль Прокруста досталась Кварту — любимому палачу императора, известному благодаря своей изобретательной жестокости.
Низкорослых христиан он растягивал на своей зловещей машине, пока та не отрывала им руки или ноги. Долговязые христиане лишались на его станке или голов, или ног, а зрители гадали, от чего же именно умрет очередная жертва.
Потом с помощью специальных креплений, установленных на веларии, вверх подняли двух мужчин, изображавших Дедала и его сына Икара. На спину этим «актерам» были прикреплены прозрачные шутовские крылья.
Падая на арену, приговоренные безуспешно пытались парить. Юноше, изображавшему Икара, это почти удалось. Он разбил голову об инкрустированный поручень прямо под императорской ложей. Дедал сломал шею, упав в самый центр арены.
Особенное удовольствие публике доставил номер «Прохождение через врата Сциллы и Харибды». Тяжеловесные муляжи двух этих гор были полыми, внутри прятались рабы. Конструкции с грохотом сходились одна с другой и давили людей.
Христиане гибли без счета под веселое улюлюканье взбудораженных представлением зрителей.
Брызги крови летели Максимилиану в лицо. А он, притянутый ремнями к высокой спинке кресла, даже не мог отвернуть головы. Обычно такие аппараты использовались для физических пыток, но сейчас Петроний поступил хитрее. Наблюдение за смертью было для приговоренного к ней куда большей пыткой, чем банальное истязание тела.
С самого начала представления сенатор напряженно вглядывался в лица умирающих на арене жертв. Он надеялся разглядеть среди них Анитию, хотя бы попрощаться с ней взглядами. Максимилиан пытался сосредоточиться, хотел сохранить дух спокойным и принять все происходящее с ним без содрогания.
Но публика, сидевшая на трибуне прямо над ним, топотом ног превратила камеру Максимилиана в полость гигантского барабана. Этот бьющий по ушам гул и вид разрываемых на куски тел сделали свое дело. Что-то внутри Максимилиана сломалось, надорвалось, треснуло. Сенатор почувствовал апатию и тягостную внутреннюю опустошенность.
Казалось, этому ужасу не будет конца.
Количество христиан, которых нужно было умертвить сегодня на этой арене, оказалось огромным. Требовались масштабные баталии. Поэтому, по желанию Нерона, а точнее — по настоятельному совету Петрония, завершить мифическую часть торжеств было решено кровопролитной картиной взятия Трои. Нерон по такому случаю даже заготовил новые стихи.
В центре арены разместились массивные крепостные стены — уменьшенный макет Трои. Надрывные звуки медных труб создали у зрителей состояние тревожного ожидания. Воцарилась полнейшая тишина. По сигналу все восемь ворот, выходивших на арену, открылись, и из них с шумом и воинственными криками хлынули гладиаторы.
Рассредоточившись по всей арене, они изобразили осаду Трои. И дальше началось что-то невообразимое. Из четырех дверей, устроенных в игрушечной крепости, стали выходить христиане. Они шли беспрерывным потоком осунувшиеся, потерянные, словно уже умершие.
Не пользуясь выданным им оружием, отбрасывая его в стороны, они мгновенно становились легкими жертвами гладиаторов. Не желая драться, христиане безропотно, словно овцы, расставались со своими жизнями. Молились и умирали, молились и умирали.
Публика начала роптать — зрелище получилось скучным и напоминало скорее гигантскую бойню, нежели грандиозную осаду Трои. Но скоро ропот прекратился, зрители не верили своим глазам — убитые христиане уже грудами лежали на арене, а их поток из маленькой, игрушечной крепости так и не прекращался.
Это «чудо» объяснялось простой хитростью. Модель крепости была установлена прямо над колодцем, соединенным с тюрьмой. Служители куникула выталкивали людей на сцену непосредственно из камер, и поэтому эта бойня действительно могла быть очень и очень продолжительной.
Когда зрители, наконец, поняли механизм происходящего на их глазах «чуда», амфитеатр разразился бурными овациями в честь автора этой превосходной идеи. Рукоплескания публики заслужил Петроний, но Нерон с восторгом принял их на свой счет. Все были довольны.
Когда фокус с обилием христиан внутри маленькой крепости удался и был признан зрителями, двери «Трои» закрылись. По арене промчалась конница, добившая еще живых христиан. И тут же из главных ворот выкатили огромного, красивого, словно сказочного, «троянского коня». Публика была в восторге!
Снова раздался надрывный звук труб, и воцарилась мертвая тишина. Напротив игрушечной крепости возвышался сопоставимый по размерам «троянский конь», а вокруг лежали горы окровавленных тел.
Максимилиану показалось, что он сошел с ума. Взору сенатора предстала странная картина. Изнутри игрушечной Трои медленно поднималась платформа. В ее центре возвышался кол, к которому была привязана женщина — тонкая тростинка, словно молодая виноградная лоза на изгороди. Через мгновение Максимилиан узнал в ней Анитию.
Его глаза наполнились слезами. Нерон уготовил его воспитаннице роль прекрасной Елены.
Но что это за мужчина стоит рядом с ней? Максимилиан вглядывался, щурился и не верил своим глазам. Рядом с Анитией стоял его ближайший друг. Секст! Мысли Максимилиана помчались с бешеной скоростью: «Как такое могло случиться?! Почему Секст арестован?! Кто донес на него?! Что сейчас будет происходить?!»
Петроний не был уверен, что Секст станет потешать толпу, вступив в бой с гладиаторами. А ему хотелось, чтобы Секст хорошенько помучился перед смертью на глазах у своего «учителя». Так у Петрония и родилась эта идея он вынудит Секста драться! Захочет хотя бы попытаться уберечь Анитию от расправы, и будет! Будет как миленький!
Голова «троянского коня» отвалилась в сторону, и на ее месте появился первый из гладиаторов, потом другой, третий. Всего двенадцать человек. Они выстроились на спине деревянной лошади, обратив лица в сторону императорской ложи. Галлы, фракийцы, самниты — горделивые, спокойные красавцы, вооруженные до зубов, в сверкающих цирковых доспехах.
Рим знал этих гладиаторов поименно — это лучшие бойцы империи, лучшие из лучших. Увидев их, зрители разразились щенячьим восторгом. Рукоплескания тонули в реве голосов, крик растворялся в скандирующих аплодисментах.
Резкий звук военного рога прекратил этот громоподобный шум. Гладиаторы выбросили вверх правые руки и, обратив взоры к императору, прокричали:
— Идущие на смерть приветствуют тебя! Нерон встал со своего места и провозгласил:
— Смерть заговорщику! Да падет Троя! Римляне, конечно, узнали сенатора Секста.
И теперь все встало на свои места. Секст, оказывается, намеревался погубить императора! Он готовил против него заговор!
— Смерть заговорщику! Да падет Троя! — амфитеатр вторил словам императора многотысячным эхом.
Первый из гладиаторов — галл по имени Ланион, в прыжке преодолел пространство, разделявшее «троянского коня» и стены «Трои». Секст встретил его с мечом в руке.
Максимилиан закрыл глаза.
Что эти звери сделают с его девочкой, когда получат в качестве трофея ее юное тело?! Мечта плебеев — наблюдать, как дикие чудовища под улюлюканье зрителей глумятся над дочерью патриция. Торжество низости над чистотой.
Вой продолжался больше часа. Трибуны безумствовали.
В том, что Секст — хороший воин, мало кто сомневался. Но противостоять лучшим гладиаторам… Никто не ожидал от сенатора, что он победит хотя бы одного из них. Сначала зрители даже не подумали сделать ставки, но после победы Секста в двух первых боях на каждого из десяти оставшихся гладиаторов ставили огромные деньги. Кто одержит верх над сенатором?
