хорошо, так бы с самого начала, пропела медная ласково, как ребенку, с негром переглядываясь. Играют и думают меня в ихнюю игру вовлечь. А я гляжу на них из своих заглыбей глазами моего ангела и отчего-то мне их жалко сделалось, хоть плачь. А слезы все высохли на гражданке. Посему плакать нечем. Так что чисто филологический оборот. О, куда понесло тебя, Паша, Пашенька, малышка Пат неизъяснимая. Забыла, что невозвращенка. Передернулась, как от алкогольного озноба, и силком вернула себя в сегодня, в сейчас, долгой практикой достигнутое, где неминуче пребываю, не удалясь ни вверх, ни вниз, ни назад, ни вперед.
Негр двинулась с раскрытой коробкой, как коробейник. В крышке зеркало, в отделениях тюбики- шмубики. Ты кто, Ира или Ульяна, остановила движение. Черное лицо оторопь перекосила. И-и-ра, а вы откуда знаете, протянула. Чтобы воздух зря не молотить, оставила без ответа. Черная Ира протянула коробку: давайте немного проявим ваши черты. Макияж, что ль, хмыкнула. Негр переглянулась с медной и обе не сдержались, смехом даванулись. Все я поняла. Всю причину веселья. Пальчик вверх подняла и им пред черным личиком помахала, как маятничком. Часы показала. Время. Свое, не ихнее. Не получитца-ца-ца, по правде - так по правде, неча красить, мои правдивые черты искажать.
Мужики продолжали включать-переключать, какого-то гуся, как говорили, навешивать-перевешивать, когда, раздвинув жесть и заодно всю компанию, заполнил собой наш пятачок один Сашка.
Все готово, с ходу спросил каляным голосом, едва кивнув в мою сторону. Не узнала. Прежнего любезника как не бывало. Свет быстро переставить, туда и сюда, распорядился, ты, Яша, возьмешь с той точки, Таир с этой, меня в кадр не брать. Уставился в ящичек, что сбоку стоял, и еще пододвинул Яшу, а Таира уставил пониже. Там чего у тебя, поинтересовалась. Не взглянул, не услыхал, продолжал тыркать и Таира, и Яшу, заодно Ире с Ульяной мелкие указания отдавать. Негр заикнулась про то, что от макияжа, мол, отказалась. Сашка уставился на нее, пальцем у виска покрутил: ты что, сбрендила, какой макияж, специалистка хренова. Встал, задумался, глазами завертел, как вертят, когда не видят вокруг, а вовнутрь погружаются. Вдруг одним махом развернул ящичек лицом ко мне: называется монитор, картинку смотреть, но чтоб это последний вопрос, а дальше меня нет и никого нет, а вы разбирайте ваше барахло, еду ешьте, отдыхать ложитесь, делайте что угодно, все, что в жизни, с условием не обращать на нас с нашей техникой никакого внимания, ты сумеешь, я знаю.
Он, сопляк, приказывал, а я смотрела на него без выражения, чуя, что готова подчиниться, уже подчиняюсь, уже сунула шею в удавку, какую он столь незаметно и быстро соорудил для меня.
Внимание! Тишина! Мотор! Камера!
Это он заорал. А на меня столбняк возьми напади. Ни рукой, ни ногой не двинуть. Вдруг сердце забилось, будто я вправду актриса и снимаюсь в главной своей роли в жизни. И даже сожаленья промельк, что не дала макияж сделать. Тьфу ты, напасть. Детей с ними не крестить, на банкетах не кушать, чего задрожала, как осиновый лист. Стоп, прости. Стоп к ним, прости ко мне. Это он все остановил. Не надо ни мотора, ни камеры, не будем пока снимать, пусть привыкнут. Да они уж с утра попривыкали, все бока себе отлежали, пока привыкали, возник взрывчато Таир, по типу узбек, а Яша по типу еврей, интернационал у них, вишь. Молчать, сказал Сашка добродушно, вмиг опять изменившись и став обаяшкой, как в первый раз, и голосом не каляным, а бархатным. Артист. Другую задачу ставлю, начнем с самого важного, а это риэлти-шоу сделаем после, вот и молодцы, что согласны. Согласные молодцы, каких не спросили, привычно, видать, расслабились. А он снова ко мне: давай-ка сядем рядком, поговорим ладком, ты можешь поговорить откровенно, а они затихнут, словно их нет и не было, можешь?
Все-то у них словно-условно, все понарошку, вроде прятки или дочки-матери, а денег небось стоит немереных. И откуда ему только слова такие известны: рядком да ладком. Чистая Ефросинья Николавна. Могу. Могу. Боле того, вкруг пальца тебя обведу, дурачок мой смышленый и самодовольный.
Сели на моей кровати с одной прикроватной шишечкой. Сняла шапку. Спросила: музыки хошь? Он спросил: какой? Достала патефон с полу и оттуда же пластинку Шаляпина Уймитесь, волнения страсти. Поставила - у него глазенки так и загорелись. А у меня - уши. Под Шаляпина началось.
7
Паша, Паша, Паша милая, тебе тут не холодно?
Четыре одеяла, одежи много.
А где взяла четыре одеяла и одежу?
Где все.
А где все берут?
Неподалеку.
На помойке?
Знаешь, чего спрашивать.
Я тебя без шапки не видел. У тебя совсем другое лицо.
Другое по сравнению?
Глаза... а под шапкой не разглядеть.
Второй раз за сегодня про глаза слышу, такая нужда, что облизать не жалко?
Паша, Паша, я, как ты, человека еще не встречал.
Где?
Нигде.
Я думала, на помойке.
А я думал, бомжи совсем другие люди.
Они и есть другие.
Почему?
По кочану.
Ну, Паша.
Ну, Саша.
Он засмеялся, как захлебнулся смехом. Весело так пробулькал. Открыто. Когда расплывается эдак, противостоять невозможно. Вот наградила природа человека.
Ты давно здесь?
Давно.
Сколько?
Не знаю, не считала.
А давай посчитаем. Какой у нас год? А в каком ты жила еще в квартире? Ты жила в квартире?
Жила.
В какой?
В своей.
А где?
Тебе адрес сказать?
А ты не помнишь?
Помню. Ты где живешь?
В Сокольниках.
Вот неподалеку от тебя и жила.
Да ну?
На Пироговке.
Это подалеку.
Смотря как считать. Отсюда подалеку, оттуда нет.
У тебя кровать удобная.
А ты лежал?
Нет, сижу и чувствую. Ты вообще все так ловко и удобно расположила. Женщина везде свое женское проявит.
Без, как у вас говорят, комментариев.
Опять расхохотался, искренне и необидно.
Где слышала?
Где-то.
Взяла и тоже улыбнулась. Хотя не улыбалась лет мильен. Думала, мышцы навечно стянуло, не растянуть. Однако ничего, само растянулось.
