Черт, как больно от этой проклятой стрелы! Смогу повернуться так, чтоб сломать древко? А потом вытащить эту пакость?
Нет, лучше не стоит. Древко, может быть, сдерживает внутреннее кровоизлияние. Такое случалось.
Что происходит вокруг? И не пошевелиться, чтобы оглядеться как следует. Слишком уж больно. А так видно только равнину, усеянную телами. Слоны, лошади, сколько-то солдат в белом и куда больше не в белом... Пожалуй, мы забрали с собой целую прорву. Наверное, продержись наши до этого момента, мы бы здорово напинали им задницы.
Ничего не слышу. Полная тишина. Кстати, как там говорилось? Безмолвие камня? Где я это слышал?
Устал. Ох, чертовски устал. Хочется только спать. Но не могу. Стрела. Хотя скоро, наверное, ослабну. Жажда. Спасибо, хоть не такая, как при ранении в брюхо. Чего не хотел больше всего, так это умереть от раны в потроха. Ха-ха. И вообще умирать.
Все мысли крутятся вокруг сепсиса. Что, если их лучники мажут наконечники чесноком или фекалиями? Заражение крови. Гангрена. Еще дышишь, а воняешь уже так, точно дней шесть мертв. Ну а грудь - ее не ампутируешь...
Стыд-то, стыд какой! Стыд и cpai! Втравить Отряд в такое... Не желаю быть последним ее Капитаном. Пожалуй, никто такого не хотел бы. Не стоило сегодня драться. Уж атаковать-то точно не следовало. Хотя... Думал, иллюзий да слонов хватит. И ведь почти что хватило!
Теперь-то понятно, что надо было делать. Стоять в холмах, где нас было бы не видно, и ждать, пока сами не подойдут. А можно было пробраться в обход и учинить все, как делал Отряд в былые времена. Знамя показать с одной стороны, напасть с другой. Но я сам спустился к ним...
И вот лежу, как дурак, в одних доспехах поверх исподнего. Может, стоило переодеть Мургена Вдоводелом, а самому попробовать организовать контратаку? Могаба имеет понятие о том, что есть знамя...
Но я - здесь. Со стрелой в груди.
Может быть, кто-нибудь придет за мной, прежде чем отойду в мир иной? Пусть даже противник, и то бы хорошо. Проклятая стрела. Кончить бы с этим поскорей. Со всем...
Что-то движется. Нет, это лишь мой треклятый жеребец. Обедает. Траву на яблоки перерабатывает. Для него нынче - просто еще один день жизни. Сходил бы, ублюдок, спер для меня ведерко пива! Если уж такой чертовски разумный, отчего пивка напоследок не принесешь?
Да как же белый свет может быть столь ярок, приветлив и покоен, когда здесь умирает столько людей? Посмотри же на все это! Вот же, прямо здесь, полсотни жмуров на травке да диких цветочках! Через пару дней миль на сорок вокруг завоняет!
И как я вообще протянул так долго? Может, я из тех, кто всю жизнь помирают, а помереть не могут?
Там! Там что-то движется. Во-он там... Вороны кружат... О, это же наш старый товарищ, пень, парадным маршем шествует через долину мертвых. Легко ступает. Настроение у него хорошее. А раньше-то где был? Еще не время? Вороны? Может, он - сама Смерть? Так я ей всю дорогу сюда в глаза, выходит, смотрел?
Несет что-то. Ага, ящик. Этак - фут на фут на фут. Помнится, я и раньше замечал этот ящик, но не шибко-то обратил внимание. Никогда не слыхал, чтобы Смерть расхаживала с ящиками. Обычно говорят, что меч носит. Или косу.
В общем, кем бы он там ни был, а идет прямиком ко мне. Ради меня, значит, появился. Держись, Костоправ! Может и рано еще помирать.
Этот урод на копье все корчился. Не думаю, правда, что последствия его радовали.
Вот ближе, ближе... Нет, определенно, не ходячий пень. Человек, или, по крайности, нечто двуногое. Маленький. Забавно. Издали всегда все больше кажется. Вот подошел так близко, что можно в глаза друг другу посмотреть. Если только я различу, где там у него глаза, под этим капюшоном. Похоже, под ним и вовсе ничего нет.
На колени опустился. Точно, пустой капюшон в нескольких дюймах от моих глаз. И ящик свой проклятый мне под самый бок поставил...
Голос, словно легчайший шорох весеннего бриза в ветвях ивняка, мягкий, ласковый, веселый:
- Теперь пора, Костоправ. Затем полусмешок, полухмыканье, взгляд на урода, извивающегося на копье. И совсем другим голосом:
- Тебе тоже пора, старый ублюдок!
Нет, не просто другим тоном или же с другой интонацией. Совершенно другим голосом...
Наверное, все прочие ожившие покойники подготовили меня к этому. Я узнал ее тут же. Словно бы что- то во мне ожидало именно ее.
- Ты?! - ахнул я. - Не может быть! Душелов!
Я попытался подняться. Уж не знаю, зачем. Может, бежать? Но как? Куда?
Боль пронзила насквозь, заставив обмякнуть.
- Да, любовь моя. Это я. Ты ведь ушел, так и не закончив...
И смех, словно девичье хихиканье.
- Я долго ждала. Костоправ. И наконец юна обменялась с тобою волшебными словами. Теперь я отомщу, забрав у нее то, что важнее самой жизни.
Снова хихиканье, словно речь шла всего-навсего о дружеском розыгрыше.
У меня не было сил возражать.
Она повела рукою в перчатке, точно поднимая что-то:
- Идем, милый.
Я воспарил над землею. На грудь мою приземлилась ворона, немедля устремившая взгляд туда, куда мы направились, словно капитан этакого летучего корабля.
Впрочем, была в происходящем и хорошая сторона: боль утихла.
Я не мог видеть ни копья, ни его груза, однако чувствовал, что за нами плывут и они. Пленившая меня летела впереди. Полет наш был скор.
То-то зрелище, наверное, представляли мы собою для сторонних наблюдателей!
Затем где-то на самом краешке сознания возникла тьма. Я начал отчаянно бороться с нею, в страхе, что это последняя, окончательная тьма...
И проиграл.
Глава 43
ВЕРШИНА
Безумный смех раскатисто гремел в хрустальном зале, венчавшем башню Вершины. Некто до глупого хихиканья веселился, забавляясь происходящим на севере.
- Трое повержены. Половина работы проделана. Труднейшая ее половина... Еще троих - и все станет моим! И снова шумное, безумное веселье. Хозяин Теней устремил взгляд к огромному, белому и сияющему.
- Не пора ли выпустить вас на свободу, мои ночные прелестницы? Не пора ли снова выпустить вас в мир? Нет, нет. Еще не время. Этот островок безопасности еще слишком уязвим...
Глава 44
СИЯНИЕ КАМНЯ
Равнина сия полна каменного безмолвия. Никто и ничто не живет здесь. Но в часы глубокой ночи Тени порхают меж каменных столпов и восседают на вершинах колонн, и тьма окутывает их плащами тайны.
Ночи эти не для неосведомленного чужеземца. Ночи эти порой оглашаются криком, раскалывающим каменное безмолвие, и Тени пируют, хоть никогда не утолить им своего яростного голода.
Охота их никогда не бывает обильна. Порою месяцы проходят, прежде чем неосмотрительный путник ступит на гладь сияющего камня. С годами голод все яростнее терзает Тени, и устремляются взоры их на запретные земли, лежащие вне их пределов. Но не могут они покинуть пределов своих, как и не могут умереть от голода, как бы им ни хотелось умереть. Не могут они умереть, вечно живые и скованные безмолвием камня.
Случается и такое бессмертие.
