– Он неисправим. Он вдыхает слишком много загрязненного воздуха во время своих идиотских пробежек. Правда, в эти дни на своих пробежках он еле передвигает ноги. А Вернон уже месяц в Шотландии, и это меня раздражает. Если он собирается там задержаться, я вынуждена буду потребовать от него забрать меня к себе. Альберто очень сдал. Магазин переходит к Альфредо. Я тебе говорила, что мы здесь гибнем каждый в отдельности, а что ты делаешь, чтобы нам помочь? Соблазняешь старикана. Мне придется это скрыть от Рози. С тех пор, как умер Ройс, она расстраивается из-за любой мелочи.
– Маленького Бустера опять поймали на краже, – добавила она. – Мне кажется, ему вскоре не миновать исправительной школы. Это заставляет меня напомнить тебе об осторожности. Мне кажется, в таких местечках, как Де-Мойн, прелюбодеек до сих пор забивают камнями.
Сэм Бернс смотрел в будущее не менее пессимистично. Он был убежден, что все раскроется, ему придется развестись с женой и жениться на Эмме, а затем, чтобы избежать позора, покинуть город. Он зашел в своей решимости так далеко, что, в случае чего, подумывал отправиться в Омаху, где его старый армейский приятель занимал пост президента небольшого солидного банка.
– Милая, мне в жизни ничего еще не сходило с рук просто так, – сказал он как-то Эмме, изо всех сил дергая свое крупное ухо. – Я говорю серьезно. Я совсем не умею строить хоть сколько-нибудь стоящие планы.
Однако он весьма ловко находил причины для посещения пустых домов, которые банк собирался продавать. Однажды вечером, когда Флэп с мальчиками пошел на баскетбольный матч, Эмма запихнула старый матрас в багажник автомобиля и отвезла его в один из таких домов. Флэпу она сказала, что пожертвовала его для продажи на благотворительной распродаже. В ближайшие полтора года, по мере того, как одни дома медленно распродавались и на смену им приходили новые, матрас перемещался из одного квартала в другой. Все дома были без мебели и отопления. Эмма стала задумываться, как чудесно было бы заниматься любовью в теплом помещении, например в большом меблированном номере отеля или хотя бы там, где есть кресла и туалет с сильным напором воды.
Правда, однажды они задумали поехать в Чикаго, что помогло бы сменить обстановку и достаточно изысканно провести время, но Дотти сумела помешать этому, упав в людном месте и сломав себе бедро. От сознания того, что он шляется на стороне в то время, как его верная жена лежит в больнице с ногой на растяжке, чувство вины у Сэма Бернса стало настолько нестерпимым, что Эмма решила отпустить его, чтобы он обрел своих Дотти, Анджелу и работу.
Если бы он действительно желал уйти, она бы его отпустила по доброте душевной и любви, так как их связь наполовину была для него моральной пыткой. Но, несмотря на все свои страдания, Сэм не желал уходить. По-своему он пришел в неменьшее отчаяние, чем Эмма. Дотти и прежде никогда не занимал секс, а в ее сорок пять лет эта незаинтересованность ускорилась, перейдя в активную неприязнь. Кроме того, она была не из тех, кто занимается неприятным делом, и сексуальное будущее Сэма, насколько он понимал, сводилось к нечастым визитам девушек по вызову и случайным прегрешениям.
Таким образом, для него Эмма являла собой чудо. Он понимал, что ему дан последний шанс полюбить; и при всех страхах и опасностях, связанных с ним, он, должен был им воспользоваться. Он не знал человека добрее и ласковее Эммы и обожал ее. Пустые дома, случайные часы встреч, холод, неустроенность огорчали его. Ему хотелось дать ей обычные удобства. Иногда он даже воображал, что Дотти может скончаться, всеми уважаемая, например от теплового удара. Может же она целый день наблюдать на празднике за приготовлением жареной туши на июльском солнцепеке. Если бы такое случилось, он мог бы, как он это называл, поступить с Эммой как полагается: забрать Эмму у ее беспечного мужа, обеспечить ей приличный дом, красивую одежду, хорошую кухню, может быть, даже ребенка. Ему никогда не приходило в голову, что все это может быть ей не нужно, но, как оказалось, это и не имело никакого значения, так как Дотти пережила мужа ровно настолько, сколько они прожили вместе – на двадцать девять лет.
Когда Эмма узнала о смерти Сэма, она была беременна от Флэпа. В то время они уже девять месяцев жили в Кирни в штате Небраска. Там Флэпу предложили заведовать кафедрой английской литературы в небольшом университете, и после больших колебаний он согласился. Эмма и мальчики были за то, чтобы остаться в Де-Мойне, но он их заставил переехать. Вообще-то на тот момент их семейные отношения были таковы, что если бы Эмма с ребятами высказались за переезд, Флэп вполне мог бы решить, что им надо остаться в Де-Мойне.
Узнав, что они уезжают, Сэм Бернс почувствовал утрату. Он долго сидел на матрасе, в отчаянии разглядывая свои громадные ступни. Ему так и не удастся дать Эмме те удобства. Запинаясь, он рассказал ей о своей незаконной фантазии. Если бы Дотти умерла, то они бы поженились. Он скорбно смотрел на нее, спрашивая себя, будет ли такая чудесная женщина смеяться над тем, что он хотел бы на ней жениться.
Эмма не засмеялась, хотя никогда бы не вышла за него. Она видела, что Сэм не понимает, что уже предоставил ей очень много удобств. Всю жизнь он был слишком громоздким, на него смотрели как на увальня, он и был увальнем, обращался с ней неловко, но она была глубоко привязана к этому человеку.
– Конечно, милый. Я бы сразу же вышла за тебя, – сказала Эмма, желая Дотти долголетия, чтобы ей никогда не пришлось отказываться от своих слов.
Сэм стал созерцать свои ступни с меньшим отчаяньем. В тот день, когда они расставались, все его большое тело содрогалось от горя.
– Не знаю, что я буду делать, – сказал он.
– Ну, может быть, научишься получше играть в гольф, – предположила Эмма, обнимая его. Она поцеловала его, пытаясь шутить, потому что на самом деле он ненавидел гольф. Но однажды он робко последовал ее совету. Именно на поле для гольфа его неповоротливость вызывала больше всего насмешек. Он играл в эту игру только потому, что этого от него ожидала Эмма.
Но Эмма этого не знала.
О смерти Сэма Эмме сообщила Анджела, которая позвонила в Кирни, припомнив миссис Гортон и ее доброту.
– Ах, как жаль, что это случилось с мистером Бернсом, – воскликнула Эмма, сообразив, что и в растерянности следует выдерживать формальный тон.
– Да, его нет, – сказала Анджела. – У него случился сердечный приступ прямо во время партии гольфа. Этого и следовало ожидать, ведь он пошел играть в такую жаркую погоду.
Эмма провела много дней, сидя за кухонным столом, жуя салфетки или разрывая их на маленькие полоски. Салфетки стали новой формой проявления ее невроза. Ее мучило не только то, что Сэм умер, но и то, что она допустила, что он умер несчастным. Действительно, ей не хватило активности на эту связь. Ее
