три дня приходилось бриться, живот у него был пообъемистее, а ноги – покривее. Даже когда он лежал на животе, было видно, что ноги у него – колесом. Лу Энн приделала к его гипсовой повязке цветочки и бантик, а маленький Бустер, который не умел завязывать красивые бантики, разрисовал и расписал свободные места каракулями и закорючками.
Рози минуту-другую рассматривала своего спящего мужа, не в силах понять, почему ей хочется, чтобы он остался. Ничто, открывавшееся взору, не привлекло бы ни одну разумную женщину, а как раз таковой она себя считала. Ей казалось, что было бы гораздо приятнее, если бы рядом с ней оказался симпатичный мужчина низенького роста, вроде Вернона – маленький и аккуратный, как она сама. Всю свою супружескую жизнь она опасалась, что как-нибудь ночью Ройс завалится на нее и задушит.
Но все равно она наклонилась и взяла Ройса за руку, вынув ее из-за ворота майки. Как раз в этот момент кто-то забарабанил в дверь. Когда она поспешила открыть, перед ней оказалась ее старшая дочь Эльфрида, которой надо было быть на работе у Вулворта, где она была кассиром.
– Что такое. Милая, почему ты не на работе? Эльфрида, миниатюрная тоненькая блондинка, разрыдалась.
– Ох, мама, Джин забрал наши сбережения. Все, что накопили. Он пришел домой пьяный и отобрал их у меня. Сказал, что вернет, но я не верю. Наверняка взял, чтобы купить что-нибудь для нее. Я знаю, что это она его научила.
Горько плача, она бросилась в объятия матери. Рози отвела дочку на кушетку и усадила ее там, давая ей выплакаться, гладя по спине, чтобы утешить.
– Сколько у вас было сбережений, Эльфрида?
– Сто восемьдесят долларов, – плакала она. – Мы хотели купить ковер. Мы планировали. Я знаю, что это все она.
– Ну, голубка, сто восемьдесят долларов – это еще не конец света, – заметила Рози.
– Но мы же планировали! – ревела жестоко преданная Эльфрида. – А он забрал деньги.
– Милая, что же ты мне не сказала, что тебе нужен ковер? Мы бы с папкой тебе купили. Мы не хотим, чтобы ты жила без ковра. Это не такая уж большая трата.
– Я знаю… но наши сбережения… они же были наши, – рыдала Эльфрида. – Что же мне делать?
Рози выглянула за дверь. Асфальт на Лайонз-авеню разогрелся, и движение было очень оживленное.
– Пока точно не знаю, Эльфрида, – сказала она, не мешая дочери плакать. – Пока не знаю.
ГЛАВА XVI
Аврора выжидала до четырех, а потом стала звонить Рози. Скандал – скандалом, но с ее стороны инцидент был исчерпан. Поразмыслив, она пришла к выводу, что, возможно, в некоторых беседах с Ройсом была излишне многословна, если только слово «беседа» применимо к разговорам, где одним из участников выступал Ройс; а сознавая напряжение, в котором пребывала Рози, она приготовилась извиняться, проявляя чудеса самоуничижения.
Но, к большому неудовольствию Авроры, от номера Рози ей удалось добиться только коротких гудков. По прошествии полутора часов, когда она могла слышать только сигнал «занято», ее примирительный настрой стал киснуть. Ничто так не выводит из себя, как не нашедшее отклика желание броситься на колени. Кроме того, она была уверена, что, за исключением нее, Рози не с кем говорить полтора часа.
Еще через час она почувствовала, что близка к паранойе. Может быть, Рози разговаривает с Эммой? Они, наверное, обсуждают ее вдвоем, какая она ужасная и эгоистичная.
Аврора тут же позвонила Эмме, которая опровергла предположение о своем разговоре с Рози.
– Но я почему-то не слышу возражений против того, что я ужасная эгоистка, – заметила Аврора.
– Какая разница, – сказала Эмма, – у Рози, должно быть, сломан телефон.
– Но там, где она живет, много автоматов. Должна же она понимать, что я уже без ума от волнения.
– Мне кажется, что если бы ты двадцать лет флиртовала с моим мужем, – я бы дала тебе попотеть пару часов.
– С твоим трудно было бы выдержать и восемь секунд флирта. Он плохой материал для кокетства. Пусть с ним упражняется твоя подружка Пэтси, если ей это нравится. Они идеально подходят друг другу – у обоих нет никакого воспитания. Может быть, они сбежали бы вдвоем, избавив тебя от жизни, наполненной академической скукой.
– Я не нахожу академическую жизнь скучной. Оскорбительно так говорить! – возмутилась Эмма.
– Может быть, это и не Гарвард, но Гарвард на каждом шагу не встретишь, – заметила Аврора, мигая глазом, чтобы проверить, действует ли у нее веко.
– Сноб, – сказала Эмма.
– Замолчи. Ты еще очень молода. Ты не хлебнула еще академической жизни. Жизнь, что видела ты – студенческая. Подожди, пока ты десять лет пробудешь замужем за преподавателем, вот тогда и скажешь, скучна такая жизнь или нет. Самые занудные женщины в Америке – жены преподавателей. Вкуса у них нет, а если бы и был, то нет денег, чтобы его проявить. Большинство из них даже не догадываются, что не все мужчины на свете скучны, как их мужья. Те, кто это понимают, сходят с ума в несколько лет, либо посвящают себя благотворительности.
– А что плохого в благотворительности? – спросила Эмма. – Кто-то же должен ею заниматься!
– Разумеется, это похвально. Только не приставай с ней ко мне. Я еще не настолько утратила интерес к жизни.
– Надеюсь, я никогда не стану такой высокомерной, как ты. Одним взмахом руки ты отвергаешь целые классы. Ученые, по крайней мере, тратят какое-то время, чтобы разобраться.
