Какое-то время обе пребывали в шоке.
— Агги, что мне делать? — взмолилась Джапоника, схватив за руку старую няню.
— Скажем так, ты уже сделала все, что могла. — Агги смотрела на нее с суровым осуждением. — И кто, скажи на милость, этот повеса?
Джапоника два месяца хранила тайну, но теперь не имело смысла молчать.
— Хинд-Див.
Агги села и всплеснула руками.
— Знаешь, девочка, тебе лучше рассказать все по порядку, чтобы я знала, что тебе посоветовать.
Джапоника рассказала, как все было, и впервые в жизни услышала из уст няни богохульное ругательство.
— Опоил тебя, бес проклятый! Таких, как он, вешать надо!
— Не надо. — Джапоника отвернулась. — Хинд-Див мертв. Мне сказали, что он был убит в тот день, когда мы выехали из Багдада.
— Еще бы раньше его удавить, — пробормотала Агги.
— Он… он не делал ничего насильно. — Встретившись глазами с Агги, Джапоника вспыхнула. Она не знала, отчего решила защищать человека, чьи поступки невозможно было ничем оправдать. — Я хочу сказать, что он не был со мной груб.
— Конечно, с его-то опытом. — Агги покачала головой. — Выйти замуж, овдоветь и забеременеть — и все за каких-то пару недель. Весело начинается твоя новая жизнь, скажу я.
— Агги, мне так стыдно! Что скажут люди?
Няня не была сентиментальной, но Джапоника была для женщины всем, и за нее она кому угодно могла перегрызть горло.
— Да ничего никто не скажет! Здоровая женщина, вот и понесла сразу. Ребенок родится через девять месяцев после свадьбы, как ему и положено. Пара недель ничего не решает.
— Но, — Джапоника покраснела как рак, — все ведь знают, что виконт был слишком болен, чтобы исполнить супружеский долг.
Агги сурово посмотрела на свою подопечную:
— Ты слишком плохо знаешь мужчин, если полагаешь, будто такая безделица, как тень смерти, нависшая над ними, может отогнать самого хворого из них от постели с молодой женой. — Агги сложила руки на груди и с непреклонным видом заявила: — Ты замужняя женщина. Какие еще нужны объяснения?
— Все равно будут разговоры, — возразила Джапоника.
— Пусть говорят. Доказать они все равно ничего не смогут. Ребенок родится в срок.
— Но как же?..
Агги посмотрела Джапонике в глаза:
— Ты хочешь его?
— Я? Да. — Девушка ответила честно и не думая, но собственный ответ удивил ее. Да, она действительно хотела ребенка! — Я никогда не думала, что выйду замуж, а потому и не мечтала стать матерью. Теперь могу сказать, что побывала замужем, а скоро и матерью стану. Знаешь, Агги, это своего рода чудо.
— Неисповедимы пути твои, Господи. Джапоника порывисто обняла няню и чмокнула ее в щеку.
— Агги, я в самом деле такая плохая женщина?
— Да нет же, девочка. — Агги похлопала Джапонику по спине и погладила по голове. — Не ты первая, не ты последняя оказалась обманутой мужчиной.
— Но как же мне теперь быть? Я не могу рожать ребенка в Англии.
— Почему нет, хотела бы я знать? — Агги прищурилась, пристально глядя Джапонике в глаза. — Ребенок виконта Шрусбери имеет полное право появиться на свет в доме предка. И слухи вскоре улягутся. Ты родишь дитя в доме лорда Эббота, и все его дети будут тому свидетелями.
— Но ведь ребенок не от виконта!
— Какое кому до этого дело? Всем на правду наплевать, лишь бы обернуть ее против тебя. — Агги взяла лицо Джапоники в свои мозолистые ладони. — Теперь ты леди. Что бы кто ни думал, никто не посмеет заявить тебе в лицо, что этот ребенок не от виконта.
Джапоника слабо улыбнулась:
— А что будет, если ребенок будет похож на Хинд-Дива, такой же необычный и не английский?
— А, ну тогда ты можешь вышвырнуть бесенка в море.
— Никогда!
Агги улыбнулась, что случалось с ней весьма редко. Лицо ее тут же волшебно преобразилось.
— Тогда мы придумаем что-то другое, не так ли? Джапоника впервые за все время путешествия рассмеялась:
— Сдается мне, ты думаешь, что у нас все получится! Обычное кислое выражение вернулось к Агги.
— Глаза боятся, руки делают. Вот так и тут: срок придет, и хочешь не хочешь — придется справляться. Как ни бегай от забот, они тебя настигнут.
Джапоника и не ждала, что ей будет легко.
Схватившись за перила, она смотрела вдаль. До самого горизонта простирался океан, и она чувствовала себя такой одинокой и заброшенной, будто волею судьбы оказалась одна в бескрайней пустыне. До Англии оставался еще месяц пути, столько же, сколько до Бушира, если плыть обратно. Вернуться она не могла, а впереди ее не ждало ничего хорошего. Что же делать?
«Удиви меня», — когда-то попросил ее Хинд-Див. Девушке вдруг показалось, что она ясно услышала его голос.
Джапоника коснулась слегка округлившегося живота. Она считала его погибшим, ушедшим безвозвратно. Теперь она знала, что часть его пустила корни в ее теле. Вот оно, последнее чудо Хинд-Дива. Вот так он обманул смерть.
Она просила у судьбы приключений, и молитва ее оказалась исполненной.
Часть вторая
Глава 4
В этом году зима выдалась холодной и ранней. Уже в ноябре лег снег, укрыв землю пушистым одеялом. Людям же, чтобы согреться, приходилось не жалеть дров. В имении, названном каким-то чудаком из предков Шрусбери Крез-Холлом, на дровах старались не экономить, но что толку: огонь с ревом рвался в каминную трубу, лишь немного разгоняя холод, прочно засевший в дальних уголках комнаты, в которой обычно подавали завтрак. Крез-Холл находился всего в двадцати трех милях от Лондона — до высшего общества рукой подать, если говорить о расстоянии, но оно, это высшее общество, было столь же недосягаемо для обитателей имения, как если бы находилось милях в двухстах или того дальше. Вокруг, насколько хватал взгляд, простирались ровные поля и слегка холмистые лужайки. В деревенской глуши сестры Шрусбери мечтали о балах и праздниках, которые готовил им Лондон. Увы, мечтам этим не суждено было сбыться, ибо у сестер Шрусбери не было никого, кто организовал бы для них выход в свет. Светская жизнь проходила без их присутствия. Впереди были рождественские балы и приемы, но и в этом году едва ли во всем Лондоне нашелся бы человек, пожелавший оказать отпрыскам Шрусбери милость и представить их высшему обществу, которому они принадлежали. Можно было подумать, что родственники и родственницы дочерей лорда Эббота отличались поразительной черствостью, но на деле все обстояло не совсем так. Своему бедственному положению «цветы из букета Шрусбери» были обязаны исключительно себе. Ложное чувство собственной значимости при полном отсутствии воспитания, присущее всем пятерым, могло бы отвратить самого доброжелательного из возможных спонсоров.
Леди Уэлси, которая имела неосторожность пригласить как-то сестер на чай, заявила со всей определенностью:
— Букет Шрусбери? Да в нем каждый «цветок» брызжет ядом.
