Бывший председатель расформированной Комиссии советского контроля при правительстве Георгий Васильевич Енютин без работы не остался. Его утвердили председателем Комитета партийно- государственного контроля Бюро ЦК КПСС по РСФСР и Совета министров России. Членом ЦК он уже был, его назначили дополнительно заместителем председателя Совмина РСФСР.
Первым заместителем у него стал еще один опальный чиновник Виктор Михайлович Чураев, который после войны был первым секретарем Харьковского обкома, потом работал в аппарате ЦК. Он в пятьдесят девятом году сменил Семичастного на посту заведующего отделом партийных органов ЦК КПСС по союзным республикам. Но Хрущев переменился к нему, и Чураева сослали в российский комитет партгосконтроля. И на этой должности Виктор Чураев оставался очень влиятельным человеком, секретари обкомов его смертельно боялись.
У него был один недостаток — пристрастие к горячительным напиткам. Рассказывают, что его жена корила мужа:
— Если бы ты не пил, твои бы портреты носили на демонстрациях.
Комитет партийно-государственного контроля разместился в здании на Ильинке, где сейчас находится Конституционный суд. На создание комитета партгосконтроля были организованы всенародные отклики. Целая группа писателей отправила Шелепину письмо, поддерживая создание «подлинно всенародного контроля, уничтоженного в период культа личности Сталина»:
«В годы деятельности ЦКК-РКИ рядом с миллионами добровольных контролеров активно работали советские писатели… Мы считаем себя наследниками этой драгоценной традиции и готовы принять участие в работе Комитета».
Бывший первый секретарь Калининского обкома комсомола Алексей Николаевич Лукьянов, учась в Академии общественных наук при ЦК КПСС, защитил диссертацию на тему «Партийно-государственный контроль в промышленности».
За полгода комитеты были созданы во всех республиках, краях и областях, городах.
Председателем Комитета партийно-государственного контроля Латвии стал Эльмар Карлович Беман, еще один бывший секретарь ЦК ВЛКСМ, курировавший отдел спортивно-массовой работы. Его сразу же избрали секретарем ЦК компартии респуболики и заместителем председателя Совмина Латвии.
Аппараты были небольшие — десять-пятнадцать человек. В городках и районах назначался один только председатель комитета партгосконтроля. Но он работал с группами, создаваемыми на общественных началах. Поэтому у представителей комитета власть была большая. И директоры, и партийные секретари вынуждены были с ними считаться.
В состав союзного комитета вошли: секретарь ВЦСПС, секретарь ЦК ВЛКСМ, который руководил отделом «Комсомольского прожектора», заместители главного редактора «Правды» и «Известий» — они выпускали тематические полосы в своих газетах.
Итоги проверки докладывались на заседании комитета. Присутствовали руководители правительства, министры.
Комитет партийно-государственного контроля мог отстранить от работы любого работника своим решением или внести такое предложение в ЦК КПСС, если речь шла о номенклатурном работнике. Менее провинившихся работников штрафовали — на два-три оклада, это было и позорно, и накладно.
Но главное — требовали от министерств и ведомств немедленно исправить выявленные недостатки. Министры не смели перечить Шелепину.
Теперь он погрузился в хозяйственные дела.
Двадцать девятого ноября шестьдесят второго года на президиуме рассматривали вопрос «О реализации решений ноябрьского пленума ЦК КПСС».
Взял слово Шелепин:
— Очень много вопросов возникает, которые связаны и с качеством продукции. У нас по многим показателям система планирования устарела и особенно на предприятиях легкой промышленности. Вот сейчас у нас, например, швейных изделий на три миллиарда рублей лежит на складах, не берут, потому что устарели фасоны, не годятся. Об этом много говорили в газетах «Правда», «Известия». Там все идет по валу: ботинки, например, не по фасону, а по весу, если подметка тяжелая сделана, значит предприятию лучше. Я не знаю, какой подход найти. Это очень большой и сложный вопрос. Я его ставлю в порядке постановки. Может быть, надо ряд комиссий создать, может быть, Госплану поручить, чтобы они подумали и внесли свои предложения, потому что это связано и с качеством продукции, но изменения тут надо внести. Как конкретно, я сейчас не знаю, что предложить…
Руководители великой державы не знали, как наладить производство обуви. Никита Сергеевич Хрущев, как обычно, поделился дореволюционным опытом:
— В старое доброе время частник — а за границей сейчас каждый магазин — объявлял бывало весной, когда переходили на летнюю форму, распродажу остатков зимних товаров. Потому что, во-первых, хранить ему было невыгодно, а во-вторых, устаревал фасон. И тогда со скидкой продавал. И он выручал деньги, которые пускал в оборот. А иначе они полгода лежали бы мертвым капиталом. Это торговцы, капиталисты хорошо усвоили, а наши бюрократы этого не знают, поэтому кончился сезон — валенки на склад и лежат там, а их моль бьет. Это, товарищи, дело местных партийных организаций. Надо, товарищи, заниматься торговлей. Ленин говорил, надо учиться торговать.
Теперь его все чаще тянуло на воспоминания. С одной стороны, это естественно для человека в возрасте. С другой, он инстинктивно сравнивал происходящее с прошлым и не мог понять, почему сейчас не удается то, что так легко получалось раньше?
— Я работал в Бауманском районе секретарем райкома. Там есть швейная фабрика, раньше называлась имени Клары Цеткин, наверное, и сейчас так. И вот Бауманский район, совнархоз и должен собрать конференцию жителей. Что они производят, какие фасоны — вот надо выставить и начинать производить. Устаревшее, то, что залежалось, надо с уценкой продавать, только с уценкой, потому что в этом году с уценкой не продашь, на следующий год большую уценку дашь или выбросишь.
Я помню, бывало, мать ходила, объявляли продажу остатков с уценкой. На платье надо четыре аршина, а там два аршина, в магазине ему не место, и немножко дешевле продавали. И покупали люди, которые экономно жили, не имели денег. Так же и с обувью. Один покупает нового фасона, а другой покупает на полтинник дешевле старого фасона. Он сам понимает, что старый фасон, но говорит: на работу купил. У нас все это обюрократили. И тут никакая инструкция не поможет, тут надо браться за дело.
Девятого января шестьдесят третьего года на президиуме ЦК Хрущев опять держал речь об изменении структуры управления народным хозяйством.
Сообщил, что уезжает на съезд Социалистической единой партии Германии в Восточный Берлин, сказал:
— На время моего отъезда товарищ Козлов будет вести вопросы, так?
Все согласились.
— Хорошо, — Хрущев пребывал в хорошем настроении. Никто другой не покушается?
— Нет, — сказал Микоян.
— Почему ты все первый говоришь?
В зале засмеялись.
Хрущев продолжал в том же духе:
— Я был в Туркмении, сегодня мне Малин счет показал. Они пишут в счете, что дали мне какую-то тужурку или жакет. Я жакета не получал (смех в зале). Тут же цену указывают. Затем они пишут: ковер с портретом Хрущева стоит столько-то (смех), конь стоит столько-то плюс расходы на транспортировку коня, обеды стоят столько-то. Оформлено все чин чином. Это возмутительно! Так что имейте в виду, когда пригласят вас на обед, скажите — лучше сам привезу, дешевле будет стоить (смех), а на обед съел то, что мне на год хватит. Я говорю, счет счетом, хорошо, я буду отрабатывать, но не мог съесть на такую сумму. Конь — на конном заводе, он мне не нужен. И на сотню рублей медикаментов! (смех). Я не болел и никаких медикаментов не ел, а счет мне прислали (смех). Был обед для парламентской индийской делегации, это тоже на мой счет. Я говорю, я с ними не обедал, я только их принимал,но не угощал.
— А они там обедали, — уточнил Козлов.
— У меня не обедали. Они в Туркмении обедали — и за мой счет. После войны товарищ Гречуха — был такой украинский президент, — напомнил Никита Сергеевич, — поехал в Черновцы и там обнаружил счет на
