Однако Фултон не успокаивался. Он откашлялся и провозгласил:
— Сегодня пришла телеграмма от матери с отцом. Они будут дома в течение недели.
— Понимаю.
Неожиданно он взял ее за руку и повернул к себе лицом.
— Не думаю, — проговорил он. — Эмма, нам надо убежать. Сейчас. Сегодня. Тогда я смогу представить тебя матери как fait accompli[4].
Пораженная, Эмма вырвала свою руку.
— Фултон, я говорила тебе…
Он приложил палец к ее губам.
— Ничего не говори. Я знаю, что мать пугает тебя, Эмма, но раз ты будешь моей женой, она примет тебя, я уверен в этом.
Боль, которую почувствовала Эмма, должно быть, отразилась в ее глазах, когда она посмотрела на Фултона. Но если он и заметил это, то не показал виду. Возможно, он прислушается, если она подойдет к этому вопросу с его точки зрения.
— Фултон, обо мне ходит много разговоров и…
Он схватил ее за плечи.
— Мне все равно, Эмма, — прошептал он. Она вдруг заметила, что нижняя губа у него разбита и слегка опухла.
Девушка нежно прикоснулась к ране.
— Что случилось?
Его глаза избегали ее.
— Ничего, о чем бы тебе следовало волноваться, дорогая, — ответил он. — Теперь послушай меня. Мы должны пожениться прямо сейчас!
— Я не могу, — грустно ответила она.
— Я понимаю, девушкам нравятся венчания в церкви, но…
— Причина не в этом. Фултон, я не люблю тебя. Было бы ужасной ошибкой пожениться.
Он все еще держал ее за плечи и теперь сердито встряхнул ее.
— У тебя скоро появятся нежные чувства ко мне, Эмма, обещаю тебе. Уедем со мной сегодня!
Эмма освободилась от его рук.
— Я не могу.
— Эмма, это правда, что все говорят о тебе и Фэрфаксе?
Вопрос был поставлен так прямо, что обескуражил ее.
— Думаю, это зависит от того, что говорят, — расстроенно сказала она. Потом, плотнее закутавшись в шаль от вечерней прохлады, она стала подниматься по берегу к дому. Фултону оставалось только последовать за ней.
Он остановил ее на краю лужайки, снова взяв за руку. На этот раз он держал ее крепко, не давая вырваться.
— Мне наплевать, если все это правда, — быстро проговорил он. — Ты слышишь меня, Эмма? Мне наплевать. Я все равно хочу тебя больше всего на свете!
Эмма вздохнула.
— Что они говорят? — спросила она, приготовившись к худшему.
Фултон отпустил ее и опустил голову.
— Что ты проводила ночи в его комнате.
Щеки Эммы вспыхнули, а подбородок упрямо задрался.
— Это ложь.
Фултон радостно улыбнулся.
— Я знал это.
Вина невидимым кулаком ударила Эмму.
— Ты бы захотел на мне жениться, даже если бы я сказала, что слухи правдивы?
Фултон кивнул.
— Не секрет, что я стремлюсь к… к радостям семейной жизни, Эмма. Я готов на многое закрыть глаза, чтобы получить тебя.
Золотой свет струился из дома в ночную темень, и Эмме сильно захотелось быть дома, подальше от Фултона и его слишком великодушного прощения. Но куда может она уйти от себя самой?
Никуда. Стивен был перекати-поле, его ищут. Скоро ему станет скучно или неспокойно, и он уедет без нее, несмотря на все его уверения, что ничто не может помешать ему в достижении цели, раз он решил.
— Если ты прямо сейчас не выйдешь за меня замуж, тогда обещай, что пойдешь со мной на танцы в следующую субботу.
В просьбе Фултона было что-то безумное.
Эмма размышляла, что со временем она могла бы даже совсем забыть Стивена Фэрфакса. Сейчас же она должна как следует обдумать свое будущее, и, кроме того, ей хотелось любым способом отбить у него охоту преследовать ее.
— Завтра я куплю ткань и начну шить новое платье, — сказала она с печальной решимостью, — и мы пойдем на танцы, как друзья. Твои родители будут дома к концу недели, да?
Фултон начал что-то говорить, но замолчал.
— Да, — ответил он наконец.
Эмма стала подниматься по ступенькам заднего крыльца. Кухня была совсем рядом.
— Подожди, — попросил Фултон и поднялся по ступенькам, пока его лицо не оказалось напротив лица девушки. Держа шляпу в руках, он осторожно поцеловал ее в губы.
Эмма ожидала восхитительных ощущений, которые чувствовала, когда так же целовал ее Стивен, но они не появились. Не было всплеска чувств, ничего не было. Эмма испытала облегчение, когда Фултон отпустил ее, очень довольный собой. Он взял ее руку. Его глаза блестели в лунном свете.
— Мы могли бы проскользнуть в беседку…
Эмма открыла заднюю дверь.
— Спокойной ночи, Фултон, — твердо сказала она и поспешила в дом.
Хлоя была на кухне с чашкой горячего шоколада, но Эмма не остановилась поболтать с ней, как сделала бы в любой другой вечер. Она пробежала по задней лестнице в свою комнату и заперла дверь.
Стивен предпочел бы поесть на кухне, чтобы иметь возможность получше познакомиться со всеми, но оказался за столом Большого Джона. Его усадили напротив шестнадцатилетней дочери дружелюбного вдовца, Джоэллен.
— Нелегко найти человека с такими рекомендациями, — заметил Большой Джон, накладывая себе гору картофельного пюре на тарелку, которую только что опустошил, и заливая все подливкой. Он хорошо соответствовал своему прозвищу, будучи размером с гризли, и Стивен заметил, что это была масса мышц, а не жира. — Вы, должно быть, пасли коров большую часть жизни.
Стивен улыбнулся, не обращая внимания на попытки Джоэллен привлечь его внимание, и отхлебнул вина, прежде чем ответить.
— Во всяком случае, сразу после войны.
Стакан Джоэллен опрокинулся, заливая белую льняную скатерть красным вином.
— О, какая я неловкая! — воскликнула девушка, и Стивен прикусил губу, чтобы громко не рассмеяться при этой явной попытке привлечь к себе внимание.
Большой Джон только покачал белой седой головой, а толстая повариха, мексиканка Мануэла, влетела в комнату, ругаясь по-испански, чтобы промокнуть пятно уголком своего фартука.
— Оставь, Мануэла, — тихо велел Большой Джон.
Мрачно, с упреком взглянув на Джоэллен, Мануэла поспешила из комнаты.
Джоэллен моргала своими огромными глазами на Стивена, опускаясь на стул с притворным огорчением. Она была, видимо, прелестнейшим ребенком, которого когда-либо видел Стивен, но она была именно ребенком.
— Вы воевали мистер Фэрфакс? — спросила она.
