часы на площади начали отбивать двенадцать ударов, к великому облегчению Коринета из-за угла появилась знакомая фигура. Коринет успел раздобыть лошадь и ждал у ворот аббатства Сен-Дени. Вокруг аббатства стояла мёртвая тишина. Слышен был лишь лай собак и шуршание лёгкого ветра.
– Слава богу, ты жив, – пробормотал Коринет, приветствуя приблизившегося Филиппа, который в темноте казался почти невидимым. Тёмного покроя камзол и чёрный жеребец надёжно скрывали его в ночи. Блестела лишь рукоятка шпаги, которая была сделана из серебра. Может, благодаря своему жеребцу и одежде ему удалось избежать весьма нежелательной встречи с гвардейцами. Видимо, его просто не заметили в темноте.
– Оставайся здесь, – шёпотом сказал Филипп, – я один войду в аббатство!
– Хорошо, – покорно согласился Коринет и продолжал таким же тихим голосом, как Филипп, – но, прежде чем ты уйдёшь, я хочу кое-что сказать.
– Говори быстрее, – раздался нетерпеливый голос Филиппа.
– Это меня не касается, но я должен, – нерешительно начал Коринет и продолжал уже более уверенно, – речь идёт о герцогине Мендос. Она переживала за тебя сегодня. Она сказала, что умрёт, если с тобой что-нибудь случится. Она любит тебя и только говорит, что о тебе… я решил, что ты должен знать.
– Хорошо, – по тону Филиппа невозможно было определить, что он чувствует.
Филипп сошёл с коня и, оставив уздечку в руках у Коринета, направился к воротам. Ворота были заперты. Филипп громко застучал. Коринет на всякий случай отъехал за угол улицы. Оставаясь в тени, он отлично видел всё, что происходило перед воротами аббатства. Так, он увидел, как ворота закрылись и Филипп исчез за дверьми. Вокруг было тихо, но Коринета мучило смутное беспокойство. Он напряжённо следил за воротами и вдруг он увидел, что от одной из стен отделились несколько теней и направились к воротам. На них было одеяние монахов, но они вызвали у Коринета странное чувство опасности. Сперва он решил, что слишком сильное впечатление на него произвели сегодняшние события, но, когда ворота аббатства отворились и до ушей Коринета донёсся приглушённый голос, который произнёс два слова: «Он здесь!» – Коринет понял, что Филипп попал в западню, расставленную чьим-то хитрым умом.
Филипп молча следовал за монахом, который медленно шёл впереди него со склонённой головой. Они миновали монастырский двор и остановились перед часовней аббатства.
– Сюда, брат мой, – пригласил монах.
Филипп медленно вошёл внутрь часовни. Обернувшись, он увидел, что монах остался снаружи. Часовня слабо освещалась горящими свечами, которые стояли на маленьком столе, покрытом красной материей. Впереди, у передней стены, стояла статуя Иисуса Христа во весь рост. Четыре ряда скамеек тянулись по обе стороны от прохода, по которому он шёл. Внезапно заскрипела дверь. Филипп резко повернулся вправо. Из- за низенькой боковой двери, согнувшись, выходил пожилой епископ. На его сан указывала красная мантия. Лицо, покрытое глубокими морщинами, удивлённо вытянулось при виде молодого человека, невесть откуда появившегося перед епископом.
– Кто ты, сын мой? И что привело тебя? – старческий голос епископа звучал негромко и слегка хрипло, как у человека, который страдает кашлем.
Филипп подошёл к епископу и молча протянул зажатую в кулак руку. Епископ с возрастающим удивлением смотрел то на бесконечно грустное лицо молодого человека, то на его кулак.
– Что, – начал было епископ, но тут кулак раскрылся. Глаза епископа сразу наполнились слезами, веки задрожали. Дряхлые руки потянулись к молодому человеку, на ладони которого лежал крест, вдетый в волосяную нить.
– Филипп, мой мальчик!
Внезапно лицо епископа изменилось. В глазах появился страх. Он отдёрнул руки, почти коснувшиеся Филиппа, и обеспокоенно оглядел часовню.
Филипп не понимал, что обеспокоило епископа, но последовал его примеру и оглядел часовню.
– Иди за мной, – прошептал епископ и, повернувшись, пошёл к маленькой исповедальне, что стояла в нескольких шагах от алтаря. Войдя внутрь, епископ задёрнул за собой занавесь. Филипп, не понимая по- прежнему поведения епископа, всё же повиновался и последовал в соседнюю кабинку и так же, как до этого сделал епископ, задёрнул занавесь. Перегородка между кабинами опустилась. Они могли видеть друг друга через маленькое зарешечённое окошечко.
– Дай на тебя наглядеться, мой мальчик, – прошептал с любовью епископ Мелеструа. – Один господь ведает, сколько бессонных ночей я провёл в молитвах, умоляя творца о дозволении увидеть перед смертью ещё раз моего мальчика.
– Ваше преосвященство, – чувства переполняли Филиппа, – многие годы я мечтал о встрече с человеком, который стал мне как родной отец. Вы единственный человек, к которому в моём истерзанном сердце осталась крупица любви, ибо всё остальное место занимает ненависть к врагам.
– Враги, – прошептал епископ голосом, полным страха, – берегись их, мой мальчик, берегись. Они протянули свои щупальца повсюду. Они днём и ночью копают могилу, в которую собираются опустить Францию. Они губят всё на своём пути. Они очень опасны, ибо невидимы и наносят удар тогда, когда его никто не ждёт. У них в руках власть над жизнью и смертью.
– О ком вы, ваше преосвященство? – не понял Филипп.
– О них, – последовал ответ, – и помни, мой мальчик. В тебе одном заключена сила, способная противостоять… Раздался болезненный крик епископа и возглас:
– Берегись, Филипп!
Филипп вскочил со своего места, прижимаясь к окошку, и это спасло ему жизнь. Он услышал шум и увидел, как из тонкой дощатой перегородки показалось острие кинжала.
Филипп отдёрнул занавесь и оказался перед монахом с искажённым лицом, который собирался воткнуть в него кинжал. Филипп понял, что не успеет защититься. Исповедальня была узка. В этот момент монах охнул, хватаясь за голову, с которой ручьями потекла кровь. Он рухнул перед Филиппом. Коринет вытер со лба струившийся пот. Он едва успел.
– Берегись, – закричал Филипп, выбегая из исповедальни. Он оттолкнул Коринета, в которого был
