ручонка лежала на узловатой руке с искореженными суставами.
Резкий контраст этих рук бросился в глаза Трошину и поразил, как в сердце ударил. Да, господи-боже, вон он лежит, Федяев, молодой мертвый мужик, оставив детеныша на руках у старухи. Как ни обернется дело с Феней, а этим скрюченным бабкиным рукам достанется, ох, как достанется!
Хватит горького до слез федяевская семья, расплатятся сполна дети и эта старуха за федяевскую попойку. Да ведь и не был Федяев пьянью, не был, вот что особо обидно, за что же наказал семью?! Брат, говорят, помог, родной брат Колька Федяев, паразит, удружил, доберется он до этого Кольки, ох, уж доберется.
Вот приедет сюда милицейское начальство, а он сразу к Кольке. Привлекать его надо, конечно, пусть ответит за злодейство свое. Под суд, конечно, отдадут Кольку, а уж он, Трошин, постарается, чтобы и Кольку совесть замучила, и другим чтоб неповадно было отраву всякую глотать. И где, интересно, ею Колька разжился?
Фельдшерица Таня поставила бутылку, из которой угостились Федяевы, за шторку на окно. Там ее и нашел Трошин, осторожно, пальцами за дно и горлышко взял, поднял к свету. На дне бутылки переливались капли розоватой жидкости, такой безобидной на вид. Трошин понюхал горлышко и ахнул — да ведь там антифриз! Чем-то перебит запах, слабый, но Трошин хорошо знал его, сам заправлял свои «Жигули».
Антифриз, яд! Да кто же это смог давать его людям? Ради чего? Ради денег? Вот так травить людей — ради денег?! Ну и гады же есть, ну и наглецы! «Ничего, и до них доберемся, — со злостью подумал Трошин, — а то ведь и еще могут».
И вдруг, как молния, пронзила его мысль: а ведь у Кольки-то, у Федяева, еще могло это зелье остаться! Кого он угостит?! Или сам…
— Бабушка, — заторопился участковый, холодея от мысли, что антифриз-убийца где-то продолжает свое черное дело, — бабушка, откуда Колька эту дрянь привез? И что, есть у него еще бутылки? Когда был- то он? Куда поехал?
Видимо, и в лице изменился участковый, потому что старуха испуганно глянула на него и тоже все поняла.
За опасностью действительной все они забыли об опасности возможной.
— Есть у него еще, сынок, есть, — также торопливо ответила старая женщина, — ах, подлец, сам напьется, туда и дорога ему за его злодейство, а вот еще кого на тот свет отправит, детей осиротит.
Старуха заплакала, тут же проснулся ребенок, захныкал тоже, закапризничал, выгибаясь у нее на руках.
Своих детей у Трошиных не было, жена болезненно переживала эту жизненную неполноту и поэтому Сергей тщательно скрывал любовь и какую-то щемящую нежность к детям, особенно маленьким.
Сейчас при взгляде на малыша сердце Трошина зашлось от жалости к несмышленышу, так что пришлось отвести взгляд, скрывая враз повлажневшие глаза.
— Откуда у Кольки антифриз? Куда поехал он? — переспросил участковый старуху, которая успокаивала ребенка.
— Из города он, ездил не знаю зачем. И к нам завернул на беду. На вокзале, говорил, наливку эту проклятую купил. А поехал домой. На своей легковушке уехал днем, еще до пурги.
— Колька пил с братом? — спросил Трошин и замер, ожидая ответа.
— Нет, — услышал и облегченно вздохнул, — не пил сам, за рулем, говорит, я, дома врежу…
Ах ты, беда-то какая, какая беда пришла в его, Трошина, мирные деревеньки, и привез эту «розовую» беду Колька Федяев, которого надо срочно спасать.
Может, еще не поздно, успеет спасти он Кольку, да и других.
Трошин заметался, хватая одежду, и весь облился потом, — от жара ли, сидевшего в нем, или от испуга за то, что может случиться.
— Пошлю к вам людей, бабушка, а я побегу звонить. Не опился ли Колька, живой ли? Это ведь через центральную усадьбу надо в Заиграево звонить. Успею ли?
— Беги, сынок, — согласилась старуха, — за меня не бойся. Посижу одна с малым. Зятек-то теперь вон… — и опять заплакала.
Дорога на ферму показалась долгой, недавние их следы уже перемело, сугробы на дороге под ветром приняли формы диковинных косых барханчиков и Трошин с усилием рассекал их валенками.
Доярок на ферме не было, разошлись по домам до вечерней дойки, навстречу Трошину из бытовки выскочил пожилой скотник, глянул тревожно на участкового, который бессильно прислонился к косяку, пытаясь отдышаться.
— Вызывай центральную усадьбу, — наконец вымолвил Трошин, — быстрее.
Скотник развел руками:
— Так нету связи же, Захарыч. Видать, где-то провода оборвало.
— Как?! — задохнулся инспектор, — как нету?!
— Вот и нету. А что опять стряслось?
— Федяевы-то антифризом отравились, Колька привез. И еще у него с собой было. Поотравит людей, сообщить надо срочно в Заиграево.
— Вот беда, ах ты, мать честная, беда так беда! Теперь как же это будет, связи-то нет. Ах ты, горе- злосчастье, — запричитал скотник, прихлопывая ладонями по коленям, надежно упрятанным в ватные брюки.
Трошин обдумывал ситуацию. Надо действовать не откладывая, не теряя времени. Это ясно. Но как, как поступить?
До центральной усадьбы вдвое ближе, чем до Заиграево, он доберется туда быстрее, но будет уходить в противоположную сторону от Кольки Федяева с его смертельным зельем.
А если связь прервана и там?
Метель-то не утихает, ветер ярится все больше, словно в наступающей ночи разбойничать ему сподручнее.
Значит, нужно добираться до Заиграево самому, отсюда.
Но как? Как преодолеть по такой погоде эту злосчастную полсотню километров?! Трактор на ферме один и бригадир увез на нем Феню.
«Ну почему получилось, что сразу они с Саней не сообразили про Кольку Федяева, — досадовал Трошин. — Конечно, все было в спешке, все бегом, Феню надо было спасать, да еще эта болезнь», — были причины для объяснения, но не было причин для оправдания. Казнил себя инспектор за такое упущение, да казни не казни, ничего уже не вернешь, надо поправлять дело.
«Борька, — вдруг вспомнил он, — Борька должен вернуться!»
Вдвоем на ЗИЛе они уж доберутся хоть к черту на рога, не то что в Заиграево, за пятьдесят верст всего.
— Не знаешь, вернулся Борька? — спросил у скотника.
— Вернулся, вернулся, — обрадовался скотник, — недавно вернулся, пробился, чертяка, отчаянный.
— Пойду за ним. Просить буду.
Уже от двери вернул Трошина скотник:
— Захарыч, слышь, возьми мои ватники, — он указал на теплые брюки, — мороз-то, поди, под сорок, не менее, дорога серьезная тебе выпадает, давай, не побрезгуй.
— Чего ж? — согласился Трошин. — Давай поменяемся, может, сгодится твое тепло, — пошутил он.
Пока переодевались, забила участкового крупная дрожь так, что застучали зубы.
— Ты чего? — удивился скотник. — Никак, тебя лихорадка трясет?
— Да тороплюсь я, видишь. А так все в норме, — отговорился Трошин и снова, в который раз вышел в метель.
Тьма еще больше сгустилась, когда-то успел наступить вечер, по деревенским зимним понятиям уже поздний.
Ночным временем дело осложнялось и Трошин что было сил заспешил к Борису. Ветер теперь помогал ему, толкая в спину, но сильная эта помощь не радовала, нет. Неумолимо бежало время, пока бороздил он
