— Ах, чорт возьми! А, ведь, действительно, правда. Без денег ничего не сделаешь! Деньги необходимы, а денег-то у нас нет…
Шведов задумался.
— Чепуха! — сказал он через минуту. — Денег нам дадут.
— Кто?
— Есть один богатый человек, который отдаст на наше дело свое состояние.
— Да кто же?
— Виктор Павлович.
— Виктор Павлович? Русаков?
— Ну, да! Он очень богат, я знаю наверное. Необходимо лишь пригласить его в нашу компанию — и он пойдет с нами непременно.
— Профессор? Чтобы он бросил свои лекции для нашего предприятия? Этому я не поверю.
— Я же в этом убежден. Он все отдаст для того, чтобы сделать что-нибудь замечательное и превзойти Лессинга, а здесь представляется бесконечное поле для его деятельности. Идем сейчас к нему!
— Ночью? Неловко…
— Пустяки! Одевайтесь.
Математики оделись и вышли.
Виктор Павлович Гусаков был известным математиком. Он уж больше двадцати лет читал лекции по высшей математике в университете, напечатал несколько выдающихся сочинений и сделал не мало научных открытий. По внешнему же виду он, как и все замечательные математики, казался человеком необыкновенно странным. Если Краснова и Шведова считали за людей не совсем нормальных, то профессора Русакова всякий с перваго взгляда признал бы помешанным. Трудно было встретить более неряшливого или более разсеяннаго человека. Он читал своим слушателям прекрасныя по содержанию, но безобразныя по внешней отделке лекции: говорил неправильно, часто даже обрывал речь, не окончив слова. Однако, студенты высоко ценили его лекции, привыкнув Русакова не слушать, а смотреть на то, чтó он писал на доске; изложение всевозможных частей высшей математики Русаковым было оригинальное, необыкновенно точное и увлекательное. Студенты гордились им и охотно извиняли ему его странности. Математика поглотила все мысли профессора, и он, кроме нея, ничего не видел, ничего не знал и ничем не интересовался.
Единственный человек останавливал на себе его внимание и даже несколько его безпокоил, это — профессор физики того же университета, Лессинг. Профессор Лессинг тоже был небезызвестным ученым, но в противоположность Русакову был необыкновенно приличен, аккуратен, внимателен и точен, порой даже изящен. Он постоянно трунил над Виктором Павловичем и его разсеянностью, а равно и над его односторонней ученостью. За это Русаков терпеть не мог Лессинга и считал его своим заклятым врагом. Когда на заседаниях физико-математическаго общества его председателю, Лессингу, случалось в докладе сделать какую-либо ошибку, восторгу Русакова не было конца. Но это происходило редко; по большей же части такия ошибки встречались в докладе самого Русакова, и он задыхался от гнева, замечая ироническия улыбки председателя. Он готов быль отдать все свое состояние, чтобы придавить, оскандалить ненавистнаго профессора. Злоба его росла, а Лессинг приобретал все больше и больше известности в ученом мире.
Светало, когда наши друзья подошли к квартире Русакова и позвонили. Долго пришлось им ждать, пока заспанная горничная отворила дверь.
— Что вам нужно?
— Виктор Павлович спит? — спросил Шведов.
— Ну, да, конечно.
— Разбудите его. Скажите, что есть важное и неотложное дело к нему.
Горничная стала было возражать, но Шведов настоял на своем и через четверть часа к ним вышел профессор.
— Какое важное дело? Какое дело?..
— Виктор Павлович, — начал Шведов: — извините; слишком уж важныя обстоятельства заставили нас безпокоить вас в это время. Прежде всего позвольте вам представить моего друга, Николая Александровича Краснова, гениальнаго математика, как вы сейчас убедитесь. Видите, в чем дело. Как взять этот интеграл?
— Да, ведь, я вам доказывал в университете, что он в конечном виде не берется.
— Да, но ваши доказательства оказались софизмами.
— Как софизмами? Как софизмами? Так не годится говорить.
— А вот посмотрите.
И Шведов решил ему задачу. Недоумению профессора не было границ.
— Но это еще не все, Виктор Павлович? Разскажите-ка вы сами, Николай Александрович, о вашем открытии.
Краснов еще раз изложил то, о чем только что говорил в квартир Шведова. Русаков был поражен.
— Это, это… удивительно!
— Теперь вот в чем дело, Виктор Павлович, — начал опять Шведов: — сообщать о сделанном открытии правительству, правда, не стóить?
— Не стóит, конечно, не стóить.
— Значить, нужно работать самостоятельно?
— Самостоятельно, непременно самостоятельно.
— Но, у нас нет денег.
— Нет денег? Это не годится. Деньги необходимы, необходимы.
— Вот мы и хотим предложить вам… У вас есть деньги…
— В банке лежат.
— Так возьмите их и примите участие в нашей компании.
— То-есть дать вам их взаймы? Как же это?.. Нет, это не того… Не годится… деньги того…
— Нет, мы предлагаем вам принять непосредственное участие в нашем предприятии.
— Как, а лекции бросить?
— Так что же? Да вы с нами гораздо больше сделаете для науки, чем в университете. А как удивится профессор Лессинг, когда узнает о нашем открытии!..
Глаза Русакова загорелись от радости.
— Это верно! Лессинг повесится с досады. Но все-таки, как же деньги… Я не знаю…
— Как вам угодно, Виктор Павлович! Мы сочли своим долгом предложить вам. В случае же вашего отказа мы имели в виду обратиться к профессору Лессингу. Он наверное согласится. Как вы думаете, когда его можно застать дома?
— Нет, нет, этого не нужно, этого не нужно. Я согласен, согласен. Сегодня же подам в отставку.
— Ну, вот и отлично! Теперь нужно решить, куда нам следует отправиться, чтобы заняться предварительными приготовлениями.
— На необитаемый остров нужно, — поспешно проговорил Русаков.
— Но, господин профессор, — заметил Краснов: — теперь, ведь, нет необитаемых островов.
— Как нет? Должны быть, должны быть!…
Через несколько дней весь физико-математический факультет, как громом, поразило известие, что профессор Русаков вышел в отставку, а известный студент Шведов уволился из университета. Профессор Лессинг, не знал, чтó и подумать, и даже немного тревожился, замечая, с каким многозначительным и торжествующим видом поглядывал на него бывший профессор Русаков, коварно улыбавшийся при всякой с ним встрече. Страдающим же лицом в этой истории явилась жена профессора Русакова. Она убедилась в том, что ея ученый супруг окончательно спятил с ума. Кроме непонятной отставки, лишившей их постояннаго дохода, в поведении профессора стало проявляться еще более странностей, чем прежде. Он по целым дням вырезывал из картона какия-то фигурки, клеил их, кричал: «нет, не годится» и разрывал на части; затем снова клеил и так далее. Наконец, профессор взял из банка почти все свои деньги и сказал жене, что завтра
