– Значит, скидываемся.
Поглощенные предстоящим мероприятием, мужики совсем забыли о Косте. Гуси тоже равнодушно повернулись белыми спинами к поверженному герою. А Косте было горько. Мало того, что его унизили, покусали, избили сумкой, так его еще и не ставили ни в грош! За грустным раздумием он совсем забыл о главном, о том, из-за чего и вышел, собственно, конфликт с болонкой.
Вспомнил он о причине конфликта только почувствовав в руке посторонний предмет. Холодея от ужаса в страшной догадке, Комаров поднес руку к лицу и разжал ладонь. Это оказалось оно. Синее, беспощадно покусанное человеческое ухо. Как оно попало в ладонь участкового, сейчас было уже неважно. Личные переживания юноши тоже не имели значения. Имело значение только то, зачем он приехал в эту забытую богом дыру.
Глаза участкового загорелись фанатическим блеском. Достав из кармана почти чистый полиэтиленовый пакет, он осторожно опустил в него добычу, стараясь не оставлять отпечатки пальцев, потом достал из другого кармана пухлый новенький блокнот в строгой кожаной обложке и авторучку.
– Будете свидетелями, – официальным тоном объявил он зрителям. – Сейчас каждый из вас продиктует мне свою фамилию и адрес.
Участковый ровным почерком старательно вывел заголовок: «Список свидетелей, присутствующих при попытке задержания подозреваемой в причинении тяжкого членовредительства неизвестному Мальвины и ее хозяйки Ариадны, не знаю отчества, Савской».
– Пожалуйста, диктуйте.
Просьбу пришлось повторить дважды. Костик поднял голову. Площадь перед магазином, только что кишевшая свидетелями, опустела. Перед ним на скамейке сидел только старый дед, смахивающий больше на свидетеля войны 1812 года, чем на свидетеля преступления, совершенного в начале XXI века.
Дед по-доброму смотрел из под кустистых бровей прямо в глаза участкового.
– Ваше имя, дедушка? – вежливо спросил Костя.
– Гуси-то? – живо откликнулся он, – еще как летают.
Недалече, правда, и высоко не поднимаются. Но маненько могут.
– Да нет, – повысил голос Комаров, – я спрашиваю, как вас
зовут?
– Бывало и такое, – уверенно кивнул головой дед, – я
тогда совсем еще парнишкой был. Сижу, как-то, смотрю...
– Да не про гусей я, – во всю силу легких заорал Костя, —
мне надо знать, как ваше имя, отчество, фамилия и где вы
прописаны!
– А ты не кричи, не глухой, – обиделся дед, – вот поживи
с мое, тогда и кричи. А то приезжают, порядки свои устанавливают... Так бы сразу и сказал, что курями интересуешься.
Костик махнул рукой. Так. Обнадеживающее начало. Свидетелей
– нет. Подозреваемые скрылись. Сам он ранен – стыдно признаться – французской голубой болонкой.
– Извините, – услышал он женский голос за своей спиной.
И хотя приятный, грудной голос нисколько не напоминал
визг Савской, Костя непроизвольно прикрыл голову руками. И напрасно. Около него стояла совершенно не внушающая страха, хотя и очень крупная девушка.
– У вас кровь, – просто сказала она, – я перевяжу.
Не терпя пререканий, она взяла его за руку и повела за собой. Ладонь девушки была теплая, мягкая, с чуть заметными бугорками мозолей. От всего ее облика веяло такой доброй, уверенной в своей правоте силой, что Константин потерял всякую способность к сопротивлению. Девушка шла немного впереди него, поэтому у юноши была возможность немного ее рассмотреть.
По городским меркам она была полновата. Даже слишком полновата. Но полнота ее не создавала ощущения тяжеловесности. Шагала она легко и быстро, Костик даже начал задыхаться от быстрой ходьбы. Длинная, как в сказках, коса с яркой резиночкой на конце тяжело и уверенно лежала на добротной широкой спине. Тонкая, относительно пышных груди и бедер талия подчеркнута пояском. Белая кожа, красивый, легкий румянец. Присмотревшись внимательнее, Костя понял, что она не так молода, как показалось сначала. Скорее всего, у нее была уже семья, дети.
– Как вас зовут? – спросил он, чтобы прервать затянувшееся молчание.
– Калерия Белокурова, – быстро, в отличии от партизана первой мировой, ответила девушка.
У Комарова вытянулось лицо. Сначала – Ариадна Савская. Теперь – Калерия. Что будет дальше?
– Родители наградили, – поняла она его немой вопрос, – ладно бы только меня, моя жизнь уже почти прожита, а то и сестренок, братишек.
– Сколько же вам лет? – удивился Костя пессимизму, прозвучавшему в голосе девушки.
– Тридцать три, – не ломаясь, ответила она.
– А я Константин Дмитриевич Комаров, ваш новый участковый, – запоздало решил представиться Костя.
– Знаю, – усмехнулась девушка, – знаю даже, где вы живете и когда приехали.
– А не расскажете ли вы мне, что из себя представляет Ариадна Савская? – осмелел Костя, увидев жалкие следы своей популярности в народе.
– Почему бы нет? – пожала плечами Калерия.
Оказалось, что Ариадна живет в Но-Пасаране недавно, всего два года. Савская рассказывала, что в городе она работала известной актрисой, играла в театрах главные роли и даже гастролировала в Париже. После таинственных событий, которые она старательно окутывала туманом, ей пришлось удалиться в изгнание. Ариадна божилась, что карьеру ее погубили интриги жалких завистников, что в городе ее ждут роскошные апартаменты и толпы поклонников, объясняла, что живет не в селе, а на даче, что все это временно и не на долго. В Но-Пасаране же поговаривали, что из театра ее выгнали за интриги и бездарность, никакой квартиры в городе у нее нет, нет и поклонников.
Единственно, что было известно точно – так это ее возраст и настоящее имя. Возраст, который присвоила себе Савская, расходился с паспортным в тридцать лет, а в графе «имя» стояло тривиальное «Зинаида Федоровна Петухова». Впрочем, она и не скрывала, что имя ее выдуманное. «Сценический псевдоним обязан иметь каждый талантливый актер», – объясняла она тем, кто пытался заподозрить ее в двуличности.
Савскую в Но-Пасаране не любили. Она была ненастоящая, непозволительно много врала, презирала всех окружающих, от нее дурно пахло, и, вдобавок ко всему, Ариадна являлась хозяйкой омерзительной по характеру Мальвины. Одного этого было достаточно, чтобы завоевать вековую ненависть окружающих.
– А не терял ли кто за последне время в селе ухо? – обрадовался Костя словоохотливости девушки.
Калерия с тревогой вгляделась в его лицо.
– Господи, вот противная животная, – всплеснула она
руками, – до чего человека довела! Вы не беспокойтесь, она не бешенная, уже не раз проверяли. Сейчас продезинфицирую, перевяжу и завтра будете как новенький.
Калерия работала медсестрой в фельдшерско-акушерском пункте или ФАПе, как его сокращенно называли в Но-Пасаране. Она толково и безболезненно обработала укусы и, не мучая пациента бумажной волокитой и ненужными прививками, отпустила на волю.
– И все-таки, – еще раз попытал счастья Костя, – скажите, есть ли среди ваших знакомых одноухие граждане и не пропадало ли у кого из односельчан одно ухо за последнее время?
– Идите домой, – не ответила ему на вопрос Калерия, – выпейте теплого молока с медом и ложитесь в постель. У вас есть мед и молоко?
– Ненавижу молоко с медом, – пробормотал Костя.
Забота медсестры начинала его раздражать. Участкового должны уважать и побаиваться, а эта молодая женщина относилась к нему покровительственно, как к ребенку или младшему брату.
– Попрошу вас не уезжать из Но-Пасарана, – сказал он
строго, – вы можете дать важные свидетельские показания.
