– Теоретически он защищал права личности и, по британским стандартам, считался бы радикалом, но ему претила жестокость политики и политиков. И, по-своему, он был патриотом. Когда Франкер, директор Парижской оперы, поставил антианглийскую пантомиму, отец в знак протеста отказался играть в оркестре. Но мы не голодали, он сам сочинял музыку и давал уроки игры на скрипке, а мама много зарабатывала. В это время я тоже начала танцевать.
От резкого порыва ветра на них посыпались пожелтевшие ивовые листья. Джервас приподнялся и воткнул один из них в волосы Розали.
– У вас была очень интересная жизнь, Розали де Барант. В сравнении с ней моя кажется скучной и заурядной.
Она взглянула на Джерваса, позавидовав его мирному, простому существованию.
Он встал и произнес:
– Я собираюсь научить вас бросать бечевку, мадемуазель. Вы быстро овладеете этим нехитрым искусством после сегодняшних наблюдений.
Очевидно, он расценивал ее молчание как знак согласия и протянул ей удочку.
Она с беспомощным видом взяла ее и спросила:
– Что я должна делать?
– Не беспокойтесь, я вам покажу.
Он вынул свой кожаный бумажник, достал оттуда искусственную наживку – бабочку с красным оперением, черным туловищем и серебряными прожилками. Привязывая ее к бечевке, он объяснил:
– Это меньший гребень.
– У них такие глупые названия, – заметила Розали.
– Сожмите удочку вот здесь, прямо под катушкой.
Он помог ей выбрать правильное положение, его руки невзначай нежно прикоснулись к ней, и его дыхание согрело ее щеку.
– Вот теперь правильно. Запомните, что вы должны стоять спиной против ветра. Хорошо. А сейчас попробуйте отпустить. Не надо дергать ствол, просто дайте удочке погрузиться в воду.
У Розали ничего не получилось. Джервас подбодрил ее, сказав, чтобы она снова намотала катушку.
– Вам надо все время смотреть на наживку, и если все будет правильно...
– Она сдвинется!
– Держите крепче, похоже, что рыба опять может клюнуть. Вы это почувствовали?
– Кажется, да.
– Дайте ей отплыть, но не очень далеко, а потом я помогу вам ее вытащить.
– Но она уплыла, – пожаловалась Розали, дернув удочку. Добрая половина бечевки скрылась в воде.
– Черт побери! Она заглотнула наживку и пошла на крючок как надо, но только на номер шесть. – Он наклонился и, увидев огорченное лицо девушки, мягко добавил: – Досадно, но ничего страшного. Я быстро все починю и налажу, а потом вы опять попробуете.
Он достал из коробки катушку конского волоса и другую – из кишок и привязал к оставшейся бечевке.
– Здесь нам пригодится крючок номер восемь, – объявил он и начал его прикреплять.
«Терпение, – решила Розали, – совершенно необходимо для рыбной ловли».
Следуя указаниям Джерваса, она вскоре оправилась от разочарования, воодушевилась, сумела как следует забросить бечевку и заслужила похвалу.
Розали пришла в восторг, выловив с помощью герцога маленького голавля.
– Надеюсь, что вы не устали от рыбных обедов, – поддразнил ее он, когда она положила свою добычу в корзину.
Она засмеялась.
– Jamais![17] Кроме того, я еще ни разу в жизни не ела выловленную собственными руками рыбу.
Ее кудри выбились из сколотого шпильками узла, а щеки раскраснелись от волнения и холодного ветра. Ее не беспокоили пятна грязи на платье или прилипшие к шали ивовые листья. Она впервые ощутила себя полной сил после того злосчастного вечера.
Они спорили, кому нести корзину, и всю дорогу поздравляли друг друга с удачным уловом.
Матильда сидела в гостиной, склонившись над вязаньем. Выслушав их хвастливые рассказы, она сообщила, что Розали ждет письмо.
– Оно такое толстое, что мне пришлось заплатить за него шесть пенсов, – сказала Матильда и передала его племяннице.
Герцогу было любезно предложено кресло, но он отказался.
– Кстати, я вспомнил, что должен написать несколько писем. – Он улыбнулся, поклонился дамам и отправился в гостиницу, оставив им корзину с рыбой.
– Думаю, что оно от Мери Гримальди, – заявила Розали, взглянув на почерк на конверте, нагнулась над
