– И куда же ты с ней ходишь?
– К Гарландам. Они единственные знают о наших отношениях. Адам Гарланд очень помогает нам.
– Ну еще бы, – сухо произнес Риф, и на его щеке нервно запульсировал желвак. – Зная китайцев очень хорошо, он представляет, что случится, если будет обнаружен обман Ламун.
– По крайней мере он не заражен отвратительными расовыми предрассудками, которые разделяют почти все остальные, – с вызовом произнес Том. – И ладно бы только одни белые, так ведь и сами китайцы ничуть не лучше европейцев! Улыбаются, подобострастничают, а сами гадко ухмыляются нам в спину! Терпеть не могу такого лицемерия!
Риф довольно цинично улыбнулся. Он очень хорошо знал, что никогда прежде Том не задумывался о расовых проблемах, разделявших жителей Гонконга. До того как влюбиться в Ламун, Том наверняка был бы и сам немало поражен, вздумай какой-нибудь китаец вдруг зайти в его любимый клуб.
– Сейчас все в мире так быстро меняется, – примирительно сказал Риф. – Если в Европе начнется война, она докатится и сюда, и тогда повсюду, даже в Гонконге, неизбежно произойдет множество изменений.
– Черт возьми! Не могу же я ждать начала войны! Я хочу все изменить прямо сейчас! – Он подался к Рифу. Руки Тома были зажаты между колен, глаза выдавали беспокойство. – Я хочу жениться на ней и хочу, чтобы ты подсказал мне способ, как подъехать к Шенгу и получить его согласие.
Риф покачал головой.
– Нет никаких шансов. Тебе не удастся заполучить руку его дочери. Ламун не какая-то девка из бара, за которую некому вступиться. Ламун – единственная дочь богатого человека. Очень богатого. Намекни ты ему, что хочешь жениться на его дочери, он тебе голову оторвет.
– Но ведь на дворе 1939 год, а не начало прошлого века, – не унимался Том. – Он деловой человек, каждый день общается с европейцами, и поэтому я думаю, что должен быть какой-нибудь подход к нему.
– Он стоит во главе китайской общины, Том, он очень уважаемый человек и подумает, что его честь пострадает, если узнают, что Ламун влюблена в европейца. Если ты собираешься и дальше встречаться с ней, рано или поздно вы оба попадетесь, и тогда ты наверняка больше ее не увидишь.
Том застонал от отчаяния и запустил пятерню в свою шевелюру.
– Но ведь она не ребенок, ей уже двадцать один год, черт возьми!
– Хоть сорок один, это не меняет дела, – сказал Риф, сочувственно глядя на Тома. – Она должна подчиняться жесткой дисциплине, царящей в китайских семьях. И эти правила поведения остаются неизменными. Она полностью во власти отца, у которого, согласно китайским представлениям, на нее абсолютные права. И ничего не поделаешь, Том. Что-либо изменится не раньше, чем исчезнут различия в китайском и европейском представлении о культуре и об отношении к людям другого цвета кожи.
– К черту эти различия! – выругался Том, и желваки заходили у него на лице. Губы гневно сжались. – Мне остается только выкрасть Ламун и увезти ее отсюда к черту на рога! Видит Бог, так и будет! По крайней мере в Америке мы смогли бы жить спокойно, как все прочие люди, не подвергаясь никакому остракизму.
– А ты уверен, что Ламун будет довольна такой жизнью? – поинтересовался Риф спокойным, тихим голосом. – Она ведь воспитана как примерная дочь и привыкла подчиняться отцу. То, что ради встреч с тобой она идет на большой риск, уже само по себе примечательно. Но согласится ли она никогда больше не увидеть своих близких? Смирится ли с мыслью, что покроет репутацию семьи позором? Честь семьи для китайца важнее, чем жизнь. Я, например, не знаю, как она отнесется ко всему этому. Несмотря на то что сильно любит тебя.
Том залпом допил бокал. Он плотно сжал зубы, его лицо сделалось напряженным и решительным.
– Если мне понадобится поддержка при разговоре с Шенгом, могу ли я рассчитывать на тебя?
– Вполне, – сказал Риф, вставая.
Они вместе покинули бар. Риф добавил с грустной улыбкой:
– Когда ты предстанешь перед отцом Ламун, тебе понадобится помощь самого Господа Бога.
Риф расстался с Томом возле «Пенинсулы» и, падая с ног от усталости, подъехал к причалу автомобильного парома. Восемь минут заняла переправа на другую сторону, а уже через полчаса он входил в свою квартиру. Сразу же залез под душ и с наслаждением пустил воду. Один слуга торопливо готовил ему поесть, другой наполнял бокал, выливая на лед шотландское виски.
Риф вылез из-под душа, стряхнул воду с волос и обвязался полотенцем. Разведка требовала от него напряженной работы. Он оказался сейчас в исключительном положении: мог поставлять информацию, недоступную другим сотрудникам британской разведслужбы. Владея кантонским наречием, он пользовался искренним уважением китайцев. Они относились к Эллиоту куда лучше, чем к большинству европейцев, вызывавших у китайцев лишь вежливые улыбки. Бабка Рифа была полукровкой, в ее жилах текла восточная и европейская кровь, и хотя он мог бы отрицать этот факт, но никогда этого не делал. Поэтому Рифа принимали не только европейцы, но и китайцы.
Закурив сигарету, он подошел к широкому окну, откуда были видны улицы и площади центральной части города, а также причалы и забитый судами и лодками залив.
Богатство защищало Рифа от обычных предрассудков, процветающих в здешних краях. Англичане, что хотели сотрудничать с фирмой «Эллиот и сыновья», закрывали глаза на то, что старый Эллиот женился на женщине с бледно-золотистой кожей. Да и сам Эллиот унаследовал от нее только черные волосы – ничего азиатского не было в его облике. Как и его отец, Риф получил образование в престижном американском университете. Они были богаты. Поэтому о неравном браке старого Эллиота, казалось, все забыли. По крайней мере, пока Риф не собирался жениться на дочери какого-нибудь европейца, живущего в Гонконге, никто не вспоминал о сомнительной крови Эллиотов. Хотя, возникни такая угроза, условности тут же дали бы о себе знать. Ведь никому не хотелось иметь внука с жесткими черными волосами. Во всяком случае, лучше было не рисковать. Когда Мелисса Лэнгдон вышла замуж за Рифа, многие отцы семейств, имевших дочерей на выданье, вздохнули с явным облегчением. Полковнику Лэнгдону друзья горячо и вполне искренне сочувствовали.
Риф грустно усмехнулся. Ему были отлично известны все эти страхи, хотя он и понимал их
