поводе не стоило и упоминать. – Но подумай, как было бы чудесно, если бы нас часто приглашали в Крэг- Сайд. Такой большой дом – просто замечательное место для званых вечеров и танцев. Пари держу, что у них есть бальный зал, и зимний сад, и…
– Это всего лишь дом шерстяного барона в Илкли, а не курзал в Блэкпуле [3], – сухо произнес Ноуэл, поднося к свету почти законченную модель моноплана, на котором Луи Блерио[4] перелетел через Ла-Манш. – А поскольку дядя Уолтер овдовел, вряд ли они там много занимаются танцами. Да и возраст у наших кузенов не совсем для этого подходящий, как мне кажется. Уильям только на год старше меня, а Гарри и Шарлотте четырнадцать и пятнадцать или пятнадцать и шестнадцать, не знаю точно.
– Па сказал, что Гарри шестнадцать, как тебе, а Шарлотта немного моложе Нины и немного старше меня, – сказала Роуз, обрадованная тем, что Ноуэл обуздал экзотические полеты фантазий Нины. – Только он называл ее не Шарлоттой, а Лотти.
Ноуэл положил моноплан на стол и откинул темно-рыжую прядь спутанных волос, упавшую ему на глаза.
– Значит, ма и па как-то общаются с Риммингтона-ми, иначе откуда бы па узнал, что Шарлотту называют Лотти?
Замечание было проницательное, но прозвучало совершенно безразлично. Ноуэл за несколько лет собрал немало сведений о родственниках и давно уже пришел к выводу, что все они мещане, настоящие филистеры. Обладая большим состоянием, ни дед Ноуэла по матери, ни дядя не покровительствовали искусствам. С точки зрения Ноуэла, это было непостижимое упущение. Впрочем, помолчав, Ноуэл спросил с нескрываемым любопытством:
– Па не говорил, интересуется ли Уильям искусством, настоящим или прикладным? Он мог бы поступить в технический колледж в Брэдфорде или в школу искусств в Лидсе.
Роуз сидела на кожаном пуфике. Она подтянула к нему ноги и обхватила руками колени, накрытые подолом платья.
– Па говорил, что никто из Риммингтонов не обладает художественными способностями. Он их назвал людьми физической активности. Один из наших двоюродных дедушек погиб в сражении с зулусами, а другой эмигрировал в Канаду и стал охотником-траппером. Я думаю, это значит, что Уильям станет военным, или исследователем, или кем-нибудь еще более замечательным.
Ноуэл пренебрежительно фыркнул, а Нина проговорила мечтательно:
– Мне кажется, офицеры выглядят очень красиво. А кузен Уильям красив? Он будет очень богатым, когда дедушка Риммингтон умрет.
– Ты что, забыла о дяде Уолтере? – сердито произнес Ноуэл и повернулся к Нине вместе со стулом, на котором сидел у стола. Ветерок занес лепесток «Фелисите Пармантье» в открытое окно, и тот опустился Ноуэлу на волосы. – Кузен Уильям не станет хозяином фабрики до тех пор, пока не умрет его отец, а этого, надеюсь, не случится еще долгие и долгие годы.
– Но все эти годы он будет наследником, – с ударением на последнем слове заявила практичная Нина. – А наследники всегда могут брать в долг сколько угодно денег.
Роуз ощутила вспышку раздражения. Почему Нина такая корыстная? Мама и отец совсем не такие, и Ноуэл, конечно, тоже.
– Ты слишком много думаешь о деньгах, – упрекнула она сестру, представив, насколько был бы огорчен отец, услышав рассуждения Нины. – А сейчас уже время пить какао, но ма ушла на женское собрание в церкви, и приготовить его должен кто-нибудь из нас. И это буду не я, потому что я это делала в прошлый раз, когда ма тоже уходила.
– Па тоже нет дома, – сказал Ноуэл, когда Нина неохотно поднялась с кресла. – Он сегодня вечером ведет занятия в институте механики. Значит, какао надо готовить на троих, и, по-жа-луй-ста, Нина, свари его на молоке, а не на воде. Если я чего не терплю, так это жидкого и водянистого какао.
Направляясь через комнату к двери, Нина испустила шумный страдальческий вздох.
– Пари держу, что Лотти не приходится обслуживать Гарри и Уильяма, – сказала она вполне, впрочем, беззлобно. – Пари держу, что кузине Лотти стоит только позвонить в колокольчик, как тут же примчится горничная, готовая к услугам.
– Может, и так, но я держу пари, что у нее нет в саду французских роз, – парировала Роуз, глядя, как Ноуэл выпутывает из волос бледно-розовый лепесток. – Ни у кого в саду нет столько роз, сколько ма насажала у нас.
Ноуэл улыбнулся:
– У них нет кое-чего еще, Рози. Художественных способностей. Благодаря папе мы все ими обладаем, даже Нина.
Нина задержалась в дверях, явно намереваясь оставить за собой последнее слово.
– Я хотела бы, чтобы мои способности получили подкрепление в виде хоть небольшого количества семейных денег, – упрямо произнесла она. – Достаточного, чтобы я могла поехать в Париж изучать искусство моды. Или в Рим…
Ноуэл с диким воплем запустил в нее подушкой. Нина расхохоталась и захлопнула за собой дверь.
– Ты забыл попросить ее принести шоколадных бисквитов, – сказала Роуз, для которой бурные стычки брата с сестрой не были новостью. – Мне хочется, чтобы Нина перестала повторять, как много денег у Риммингтонов и как мало их у нас. Па это не нравится. Он говорит, что это ложное представление о подлинных ценностях. Он от этого страдает.
– Правда? – Ноуэл встал, подошел к Роуз и уселся рядом с ней на потертый пуфик. Ласково обнял худенькие плечи сестры. – В таком случае я всерьез поговорю с ней об этом. Совершенно ни к чему, чтобы па волновался из-за такого недостойного предмета. Подумаешь, Риммингтоны! Чепуха все это, и не более того. Куда вы с ним сегодня ходили фотографировать город? На холм Одсэл? Или в Куинсбери?
– На Одсэл. – Теперь, когда Ноуэл пообещал ей серьезно поговорить с Ниной, она воспрянула духом. – Послушай, ты знал, что труба фабрики Листера украшена фронтоном с фальшивыми арочными окнами, как на итальянских колокольнях? Ведь Рим в Италии, верно? Как ты думаешь, похожи колокольни в Риме на
