сделала несколько шагов вслед за ней, потом остановилась.
— А вы не идете? Собрание начнется через несколько минут.
Августа отрицательно покачала головой:
— Этой твари нечего мне сказать. Неужели вы примете ее приглашение? Может, лучше зайдете се мной в лавку?
Лицо Бути выражало нерешительность. Она бросила взгляд в направлении Мем, которая уже дошла до конца помоста, и по ее щекам разлился яркий румянец.
— Мне бы хотелось, правда, но… Мем заставила меня пообещать, что я приду на собрание миссис Уэйверли и… — Она беспомощно пожала плечами. — В любое другое время я бы…
Августа избавила ее от дальнейших объяснений.
— Тогда бегите за ней, — сказала она холодно.
Бути засеменила по дощатому помосту, унося с собой тайные надежды Августы. Та рассчитывала уговорить Бути купить ей дюжину яиц.
Августа невольно взглянула на золотые часики, приколотые к ее шали из настоящего кашемира. Собрание этой твари должно начаться через пятнадцать минут. Ну уж она-то не будет на нем присутствовать.
Войдя в лавку, Августа вдохнула всевозможные соблазнительные ароматы — запахи солений и лука, кофейных зерен и копченых колбас. Осмотрев горы товаров, громоздившихся на полках, она остановилась перед мешками с сахаром.
— А вы не идете на собрание миссис Уэйверли? — с невинным видом спросила Кора, появляясь из соседнего прохода.
— Вряд ли! — От Коры шел острый запах черной корицы. — И ты тоже не пойдешь! — Августа уставилась на пакет с лакрицей, который Кора сжимала в руке. Резкий пьянящий запах ударил ей в ноздри.
Кора прищурилась:
— Я-то пойду! Я считаю, что могу идти куда хочу, когда не работаю!
Резко повернувшись, она торопливо прошла по узкому проходу и вышла из лавки.
Августа с тоской смотрела на мешки с сахаром. Лакрица! Кора потратила часть своего доллара на лакрицу! Она, Августа, отдала целый доллар, чтобы эта глупая расточительница могла купить себе лакрицы!
Ее захлестнули ярость и отчаяние, в глазах у нее потемнело. Она судорожно прижала к груди ридикюль. О Господи, что же делать?!
Коуди видел хмурое лицо Уэбба, когда тот лавировал между обозами на гарнизонной площади. Он пошел ему навстречу.
— По пути в лагерь заглянем на улицу Руж. Похоже, тебе нужно выпить.
Улица Руж находилась за гарнизоном и представляла собой скопище салунов, прачечных и притонов со шлюхами. Они зашли в один из салунов и заняли столик рядом с разбитым окном, смотревшим на въезд в гарнизон. Майлзу Досону, главному погонщику, надлежало оставаться у гарнизона до тех пор, пока последняя из невест, то есть Августа Бойд, не вернется в лагерь. Коуди не успокоится, пока все его подопечные не соберутся у обоза.
Откинувшись на спинку стула, он оглядел лица мужчин, окружающих стол, где шла игра в фараон.
— Я знавал командира этого форта по армии. Уиллис говорит, Джейк Куинтон миновал здешние места дня четыре назад.
Уэбб залпом опорожнил свой стакан.
— Я считал, что Куинтон достаточно навидался фортов.
— Уиллис думает, что Куинтон и его люди ограбили караван Джеда Лекси.
Уэбб кивнул:
— Скажу, чтобы сторожа смотрели в оба.
Они никогда не оставляли фургоны с оружием и мелассой без охраны. Кто-то все время находился на посту — и днем, и ночью. Оба были совершенно уверены, что груз, который они везли, являлся лакомой приманкой для таких мародеров, как Куинтон и его банда.
Коуди налил себе вторую порцию виски.
— Это не мое дело, но я повторяю: она та еще штучка, старик.
— Ты прав. Это не твое дело. И не мое дело напоминать тебе, что с тех пор, как умерла Эллин, ты всех женщин считаешь смертельно опасными. — Уэбб глянул в окно на въезд в гарнизон.
Коуди не ответил, но замечание Уэбба заставило его нахмуриться. Когда Эллин и ее только что родившийся сын умерли день спустя после родов, он чуть с ума не сошел от горя. Он отказался от карьеры в армии, но все это было давно в прошлом. Только одно теперь имело значение: он не хотел снова испытать подобную боль.
Уэбб повертел низкий стеклянный стакан в своих тонких пальцах.
— Я беспокоюсь за тебя, дружище.
— Беспокойся за себя. О себе я подумаю сам, — пробормотал Коуди.
— Прошлое отравляет твою жизнь. — Уэбб залпом выпил виски. — Вот почему ты собираешься поселиться в Орегоне.
Коуди усмехнулся:
— Потому что в Орегоне не так уж много женщин? Ты так думаешь?
Уэбб улыбнулся:
— Груз, который мы везем, — свидетельство того, что в Орегоне не много соблазнов.
Коуди выпрямился на стуле, потом поднялся и водрузил на голову шляпу.
— Гек и Майлз будут искать нас. Они вышли и зашагали по улице Руж, нисколько не удивляясь тому, что все встречные уступают им дорогу.
— Знаешь, Уэбб, — проговорил Коуди, когда они миновали дощатый помост и захлюпали по грязи, направляясь к лагерю, — я терпеть не могу, когда ты начинаешь анализировать мои поступки. Именно это в твоей индейской натуре мне не по душе.
Уэбб рассмеялся.
— Ты не любишь выслушивать правду, бледнолицый, — парировал он замечание приятеля.
— Что ты, краснокожий дьявол, знаешь о правде?
Оба расхохотались.
Когда они подошли к лагерю, Коуди заметил, что чейзитские невесты собрались неподалеку от фургонов. Складные стулья женщин образовывали полукруг.
— Что все это значит? — спросил Уэбб.
— Разрази меня гром, если я знаю. — Коуди вскинул брови.
Перрин Уэйверли занимала его мысли гораздо чаще, чем он сам себе в этом сознавался. Она была красивой, и она была отверженной — два обстоятельства, вызывающие у мужчин интерес. И кроме того, его удивляла и вызывала восхищение сила ее характера. Она твердо решила преуспеть в качестве представительницы, несмотря на пренебрежительное отношение невест.
Когда Коуди увидел Перрин, вышедшую к собравшимся женщинам, он подумал о том, что храбрость может принимать самые разнообразные формы.
Глава 6
Перрин не знала, сколько женщин придет на собрание. Она подозревала, что все пришли в основном из-за льстивых обещаний, увещеваний и завуалированных угроз Мем. Заметив прямую фигуру Мем в середине группы, она посмотрела на нее взглядом, полным сердечной признательности. К сожалению, Мем не в силах помочь ей вести собрание. Это-то ей придется делать самой.
Хотя Перрин в течение двух дней репетировала, она все равно очень сильно волновалась. Кто знает, как отнесутся к ее словам те, кто предпочел бы пойти друг к другу в гости, вместо того чтобы слушать ее, Перрин Уэйверли.
Некоторые из женщин болтали, не отрываясь от штопки чулок или починки порванных подолов; Сара Дженнингс помешивала тесто, установив на коленях форму для выпечки. Тия Ривз раскрыла свой блокнот для зарисовок и внимательно смотрела то на Перрин, то на палочку древесного угля, которая, казалось, летала по странице ее блокнота. Кора угостила Люси лакричной тянучкой, и они принялись о чем-то шептаться. Уна Норрис была занята тем, что раскладывала первые крошечные весенние цветочки между страницами своего дорожного дневника.
— Простите! — Перрин тотчас поняла: это не самое лучшее начало. Она смутилась. Затем, судорожно глотнув, снова заговорила: — Внимание, пожалуйста!
Женщины оставили свои занятия. Они подняли головы и вопросительно уставились на Перрин. От этих взглядов, упрямых и осуждающих, приготовленная речь вылетела у Перрин из головы. Во рту пересохло.
— Мне никогда прежде не доводилось держать речь, — тихо, с запинкой проговорила она, раздумывая, видят ли они, что губы ее дрожат.
— Громче, — мягко попросила Хильда.
Перрин откашлялась. Для придания себе храбрости Перрин положила под лиф платья самое дорогое, что у нее было. Коснувшись груди, она почувствовала свою старую «валентинку», прижатую к телу. За долгие годы буквы выцвели, и теперь только она одна могла разобрать надпись: «Моей любимой жене Шарлотте». «Валентинка» — это все, что осталось у нее от родителей.
Перрин бросила взгляд на Джейн Мангер, которая сидела чуть поодаль от остальных. Усталые глаза Джейн пристально смотрели на нее с надеждой и нетерпением.
Перрин глубоко вздохнула:
— Я попросила вас прийти сюда, потому что мы попали в затруднительное положение и мне надо с вами посоветоваться.
— Ив чем же состоит затруднение? — спросила Сара Дженнингс. Она вручила форму с тестом молоденькой Люси Гастингс — настала ее очередь мешать тесто.
Что бы ни делала Перрин, Сара смотрела на нее с каким-то особым выражением, как бы намекая, что смогла бы справиться с этим лучше. Тем не менее Перрин восхищалась ею. Сара была добродушной, хоть и серьезной, и не стеснялась говорить то, что думает. Будучи долгие годы женой военного, она встречала любые трудности с таким видом, словно все преграды ей нипочем. Перрин вынуждена была признать: хорошо бы иметь Сару в союзниках, случись что-нибудь серьезное.
— В задних рядах слышно?
Перрин посмотрела на последний ряд, где сидели самые молодые женщины — Тия Ривз, Люси Гастингс и Уна Норрис. Тия оторвалась от своего блокнота для рисования и кивнула головой. Люси сделала то же самое. Уна Норрис отложила в сторону свои цветочки и нахмурилась. Было ясно: Перрин не нравилась Уне. Девушка не сказала ей и нескольких слов с самого начала путешествия.
— Я полагаю, что всем вам известно: Уинни Ларсон больна. — Перрин прижала к груди дрожащие руки. — Я недавно узнала причину ее болезни, и мои подозрения подтвердились.
— Это холера! — выдохнула Бути. Подняв рубашку, которую
