время этого бесконечного путешествия. — Собственные слова причиняли ей боль — ее тянуло к Коуди. — Если я не докажу самой себе, что я больше чем прыщик, который может сковырнуть любой мужчина, тогда я — человек конченый. Я никогда не смогу заслужить уважения, если сама не буду уважать себя.
Коуди пристально смотрел на нее; его желание было столь велико, что она даже на расстоянии почувствовала его.
— Ты не сможешь уважать себя, пока не будешь ходить с высоко поднятой головой. Ты знаешь, что ходишь, опустив голову, и смотришь в землю? — Его долгий взгляд стал ироничным. — И, черт побери, Перрин, ты вовсе не прыщик!
— Тогда кто же я для тебя? — Ее хриплый шепоток выдавал нетерпение услышать ответ — ответ, которого он не может дать.
— Я пока не знаю, понимаешь? Черт возьми, я не знаю! — Он провел пятерней по волосам, спадавшим ему на лоб.
— Чего ты ищешь, Коуди? Чего ты хочешь?
— Настало время решить, — ответил он наконец, играя желваками. — Я хочу иметь клочок земли. Немного скота. Лошадей.
— А в твоих мечтах есть место для людей? — спросила Перрин, стараясь разглядеть в темноте его лицо. — Кто будет жить с тобой в твоем доме?
— Только я.
«И уж конечно, не женщина, которая когда-то была любовницей другого».
Перрин беспомощно уронила руки.
— Мы оба трусы, Коуди Сноу, — сказала она наконец. — Ни у одного из нас не хватает храбрости доверять другому и любить. Мы оба — трусы.
Перрин чувствовала на себе горящий взгляд Коуди, когда возвращалась к своему фургону. Ей отчаянно хотелось бежать ему навстречу, а не уходить от него прочь. Но она не могла позволить еще одному мужчине разрушить ее репутацию, ведь для того, чтобы восстановить ее, она приложила столько усилий.
Все написали свои имена смолой на Индепенданс-Рок[4] и заплатили по три доллара с фургона, чтобы пересечь высокие быстрые воды Суитуотер-Ривер. И вот они въехали в край глубоких песков и постоянных сумерек. Когда женщины набрались достаточно сил, чтобы говорить, они шутили, что комары теперь стали размером с колибри.
Дорога плавно взбиралась на высоту восьми тысяч футов в Скалистых горах, в направлении Саут-Пас.
На севере Августа видела ошеломляющие пики хребта Уинд-Ривер, возвышающиеся над огромными серыми топями. На юге взлетала ввысь плоская вершина Столовой горы.
Она хлопнула вожжами по спинам своих мулов — движение, ставшее теперь автоматическим. Безобразные перчатки из оленьей кожи, которые она взяла взаймы у одного из погонщиков, скрывали ее руки, которые за последние недели окончательно загрубели. Волдыри затвердели и превратились в мозоли.
И это была не единственная удивительная перемена, произошедшая в ней. Когда Августа опускала воротник и вглядывалась в зеркало, она видела полоску коричневой кожи над молочной белизной внизу. Только ее нос продолжал обгорать и лупиться.
Теперь Августа умела устанавливать палатку и научилась разжигать костер, если ветер был не слишком сильным. И сама варила кофе. И готовила себе завтраки и ужины. Меню никогда не изменялось. Она ела ветчину и бобы на завтрак, непропеченные бисквиты и жареную колбасу в обед и на ужин. Когда она научилась готовить — и никто не был удивлен этим больше, чем она сама, — ей пришло в голову, что она может спросить Сару, как жарить бифштекс из антилопы. Ведь было бы глупо отказываться от дичи, которую время от времени мужчины приносили в лагерь. Августа старалась внести разнообразие в свое скудное меню.
И, к своему удивлению, стала ухаживать за собой. А еще более удивительно, что впервые за всю свою жизнь она добилась чего-то без помощи своего имени и предков.
С каждым днем Августа чувствовала себя все увереннее. Однако постоянно слабела от переутомления. Она начинала беспокоиться: ей становилось все труднее и труднее выбираться из постели и смотреть в лицо новому суровому дню.
Каждый раз, когда какая-нибудь из невест спрыгивала с фургона, чтобы пойти рядом и дать отдых плечам, затекшим от сидения с вожжами, у Августы появлялось желание иметь соседку по фургону. Было бы значительно легче, если бы кто-то разделил с ней работу, взяв на себя часть ежедневных хлопот.
Было бы здорово, если бы кто-то заметил те перемены, которые в ней произошли, а возможно, и сказал бы словечко похвалы.
Закусив губу, Августа обошла фургон и развернула своих мулов, прежде чем натянуть вожжи.
Потом к фургону подошел один из погонщиков, чтобы выпрячь животных. Сегодня ночью они будут вольно пастись. Это означало дополнительную работу, когда их будут собирать утром, но что поделаешь — кое-где еще сохранилась трава, вытоптанная прошедшими перед ними караванами.
Когда она спустилась на землю, то прежде всего размяла руки и ноги, чтобы снять судорогу. Ей предстоит еще выкопать ямку для костра, затем приготовить себе ужин, принести воды, устроить небольшую постирушку, вычистить котелок и помыть тарелки после ужина, установить палатку, расстелить постельные принадлежности, подготовить посуду для завтрака, починить чулки, для чего придется попросить у кого-нибудь маленькую керосиновую лампу. Мысли о том, что ей предстоит еще сделать, заострили черты ее лица.
Но уставшую Августу захлестывала волна гордости, теперь она знала: новая Августа сделает все, что должна. Она была в этом уверена.
Августа терпеливо подкладывала лепешки кизяка в слабое пламя, смолола немного кофе и тут вдруг почувствовала, что за ней кто-то наблюдает. Вздрогнув, она резко подняла голову.
— Кора! — На какое-то мгновение Августа, вопреки логике, обрадовалась хоть кому-то, с кем можно поговорить, пусть даже это была Кора. Чуть позже она заметила ее язвительную улыбочку.
— Трудно, не так ли? Ехать без отдыха. Ваши руки и плечи не дрожат от усталости по ночам, когда вы забираетесь к себе в палатку? У меня тряслись, когда я прислуживала вам целый день.
Огонек погас в глазах Августы — она отошла от костра, устало стряхивая крупинки кофе со своего пыльного подола.
— Что тебе нужно?
— Нужно? Если честно, я пришла предложить помощь.
Губы Августы вытянулись в ниточку.
— Какую еще помощь?
— Когда завтра мы доедем до Саут-Пас, я намереваюсь продавать рисунки Тии, пока мы будем ждать своей очереди, чтобы проехать. — Ухмылка искривила ее рот. — Так я хочу поинтересоваться, не желаете ли, чтобы я порасспросила покупателей об Иглстонах.
Августе показалось, что она вот-вот лишится чувств. У нее перехватило дыхание, она не в силах была ответить.
— Вы ведь помните Иглстонов, верно? — нагло продолжала Кора. — Вы должны помнить. Ведь вы тратите их денежки, они появились у вас с тех пор, как вы украли их, обобрав мертвых!
Августа задохнулась. Она выбросила вперед руку, чтобы схватиться за колесо фургона.
— Это ложь!
— Неужели? Я долго об этом размышляла. Вы тряслись над каждым пенни до того, как мы похоронили этих двух путешественников. А потом вы стали тратить деньги на всякие безделушки и даже перестали возражать против свежих яиц и овощей. Я уверена, что вы украли деньги Иглстонов.
— Это всего лишь догадка!
— Да, всего лишь, — усмехнулась Кора, изучая румянец, заливающий лицо Августы.
Августа спрятала дрожащие руки в складках своей юбки.
— Никто не поверит такой смехотворной выдумке!
— Возможно, и не поверят. Многие думают, что вы — богачка. Но это не так… вы… ведь правда?
— Ты что же, хочешь, чтобы я тебе заплатила? И тогда не станешь распространять эти смехотворные слухи? Ведь так? — Августа с трудом смогла выговорить эти слова.
— Нет! — ответила Кора. — Плохая примета — тратить деньги мертвых. Но я задумала отплатить вам за все, что вы мне сделали. — Она пристально посмотрела на Августу и улыбнулась. — Кто- то оставил записку еще у Чимней-Рок, написал, что ему нужна информация об Иглстонах. И я собираюсь сказать, что это вы украли денежки Иглстонов. Я расскажу заинтересованному лицу о ваших походах за фургон Иглстонов. И о том, как вы возвращались назад с перчатками, набитыми монетами. Вы ведь это делали, верно?
— Я ничего не крала! Я просто… это было… — Августа задохнулась, не в силах продолжать.
— Поберегите свои сказочки для друга или для родственника Иглстонов. Ведь это его денежки вы тратите. Августа с ужасом уставилась на Кору.
— Так это была ты… той ночью? — прошептала она. — Ты подглядывала за нами из-за деревьев?
— О чем это вы, не пойму.
Августа прикусила язык. Может, это и не Кора. Нет, она слишком устала, чтобы рассуждать здраво. Странно, но она сейчас подумала: неужели и Кора так же вот изматывалась, когда, сопровождая ее, одна выполняла всю работу? Как же она вынесла все это?
Августа подумала и об армии слуг, которыми была битком набита усадьба Бондов в Чейзити. Имена большинства из слуг она не могла даже вспомнить. Неужто и они добирались до постели настолько усталыми, что не могли даже съесть свой ужин? Как же они презирали и ненавидели ее!
У Августы никогда прежде не возникало подобных мыслей, она никогда не пыталась вообразить себе жизнь людей, которые ей прислуживали.
Кора бросила на нее взгляд, полный презрения, упрямо мотнула головой и вернулась к фургону Сары.
В Саут-Пас стало традицией, разбив лагерь, торжественно отмечать прибытие в самую высшую точку путешествия. Путешественники галопом мчались вдоль снежных сугробов, стреляя из ружей и отчаянно вопя. Детишки из каравана мормонов собирали альпийские цветочки у покрытых льдом участков земли.
