роскошных ковров.
— Мистер Дженнингс сейчас к вам выйдет. — Мистер Пайпер снова внимательно на нее посмотрел и вышел, закрыв за собой дверь.
Фокс не понравилось, что ее заставляют ждать. Она подошла к окну и увидела горы. Покрытые снегом вершины напомнили ей, что следующей зимы она уже не увидит. Впрочем, ей никогда не нравилась зима.
Отвернувшись от окна, она мельком взглянула на часы, стоявшие на каминной полке, а потом ее глаза остановились на огромном письменном столе Дженнингса… В шоке она отпрянула. На столе стояли два портрета в рамках. На одном был Таннер в детстве, а на другом… Фокс взяла в руки рамку и поднесла ее к окну, поближе к свету.
Это было счастливое круглое детское личико, которое она всегда ожидала увидеть в зеркале, — немного лукавое и смеющееся. Ясные серо-голубые глаза, улыбающийся рот и копна вьющихся рыжих волос. Она не помнила, как позировала для этого портрета, но узнала белый фартучек и ниточку жемчуга.
— Это дочь, которая могла бы у меня быть, — раздался голос у нее за спиной. — Не проходит и дня, чтобы я не сожалел о том, что потерял ее.
Фокс обернулась, уронила портрет и, схватившись за сумку, оказалась лицом к лицу с человеком, который занимал ее мысли почти двадцать лет.
Годы не пощадили Хоббса Дженнингса. Фокс знала, что он на двадцать лет моложе своего теперешнего внешнего вида. Когда-то его волосы были такими же темными и густыми, как у Таннера. Теперь они поредели и стали седыми. Он уже не выглядел высоким и элегантным. Он сгорбился и тяжело опирался на палку. Больше всего ее поразила печаль в его глазах. Таких глаз Фокс еще никогда не видела.
— Я пришла, чтобы… — Она стала шарить в своей сумке.
— Я знаю, зачем вы пришли. Я вас ждал. — С тяжелым вздохом он опустился в кресло у стола. — И я знаю, кто вы.
— Вам Таннер рассказал.
Она знала, что он расскажет. Стоя напротив Дженнингса, она нацелилась ему в лоб.
— Я в любом случае узнал бы вас, дорогая Юджиния. Вы вылитая ваша мать. Вы знали об этом?
Этот вопрос был настолько неожиданным, что выбил почву у нее из-под ног. Слезы подступили к глазам. Кроме него, на свете не было ни одного человека, который помнил бы ее мать.
Она крепче сжала рукоятку «кольта», но потом опустила его. И не смогла удержаться от вопроса:
— Я этого уже не помню. Как она выглядела?
Ваша мать была прелестной, элегантной и стройной, как тростинка. У нее были серо-голубые глаза и такие же, как у вас, рыжие волосы. — На его морщинистом лице появилось что-то вроде улыбки. — Она была грациозной, но сильной, мудрой, смелой, любящей. — Повернувшись вполоборота, он остановил свой взгляд на горах за окном. — Я был для нее неподходящей парой. У нее были деньги и положение в обществе. У меня не было ни того ни другого. Но Дельфиний до этого не было дела.
— Вы обманули ее доверие, негодяй! — Она снова направила на него «кольт», но ее рука дрожала.
— Да, это так. — Он повернулся к ней. Его голос был тверд. — С того вечера, как Мэтью сказал мне, что вы появитесь, я думал о том, что я вам скажу. Я мог бы сказать вам, что без Дельфиний у меня не было бы средств, чтобы отправить моего сына учиться. Но это только половина дела. Мне хотелось жить той жизнью, которую показала мне Дельфиния. Что бы я ни сказал, оправдания мне нет. Я обманул доверие Дельфиний и тем самым безвозвратно изменил вашу жизнь. — Облокотившись на стол, он прикрыл ладонью глаза. — Мэтью рассказал мне, что вы и ваш друг ели то, что находили в мусорных баках. Что бы я ни сказал или сделал, этого изменить нельзя. Я бы отдал все, что имею, если бы это было возможно.
— Вы не просто изменили мою жизнь, негодяй! Вы разрушили ее!
«Кольт» оттягивал ей руку. Может быть, Дженнингс решил выиграть время? Ждет, что Пайпер вернется с дюжиной палачей? Нет. Он сказал, что ждал ее. Клод Пайпер знал, кто она.
— Вы мне не поверите, но я разрушил и свою жизнь. — Он поднял с пола портрет Фокс. — Я потратил годы на то, чтобы найти вас. Но миссис Уилсон умерла, и никто не знал, что случилось с вами.
— Ваша жизнь тоже была разрушена? — Она в это не верила.
— Когда-то я думал, что я хороший, порядочный человек. Но потом понял, что это не так. И это отравило мне жизнь. Я не был таким отцом, каким должен был быть. Я требовал от Мэтью невозможного, чтобы оправдать то, что я сделал, чтобы сказать себе, что стоило ради сына совершить это злодеяние. Я надеюсь, что Дельфиния одобрила бы то, как я распорядился частью ее денег. Но это не меняет способа, каким они мне достались. Не оправдывает того, как я поступил с вами.
— Вы украли мои деньги!
— Это было самым большим преступлением — бросить маленького ребенка.
Сердце Фокс билось так, словно было готово выскочить из груди. Ее мать любила этого усталого, измученного человека. Его любил Таннер.
— Я собираюсь убить вас, — процедила она сквозь зубы. Его раскаяние не тронуло ее. Оно опоздало.
— Я знаю.
Он не делал ничего, чтобы защитить себя. Он знал, что она придет, но разрешил Пайперу пустить ее в офис. Он не позвал шерифа, не выхватил из ящика письменного стола револьвер и не выстрелил в нее первым.
Хоббс Дженнингс сидел перед ней со спокойным, отрешенным видом и смотрел на нее полными муки глазами. Этот человек не боится смерти. Смерть будет для него освобождением от преследовавшего его прошлого, которого он стыдился.
— Я — то возмездие, которого вы ждали, — прошептала она с ненавистью.
Хоббс Дженнингс поставил ее портрет рядом с портретом Таннера и посмотрел на Фокс.
— Прости меня, Юджиния, за то страшное зло, которое я тебе причинил, и за то, что обманул доверие женщины, которую любил. Ты не можешь себе представить, как я об этом сожалею. Ты заслуживала лучшего.
— Ты прав, черт бы тебя побрал! Фокс прицелилась и выстрелила.
Глава 22
Дверь офиса с шумом распахнулась, и в комнату ворвался мистер Пайпер, по дороге споткнувшись о ковер.
— Все в порядке, мистер Пайпер. — Хоббс Дженнингс открыл глаза и втянул воздух. — Занимайтесь своими делами.
Клод Пайпер ошалело посмотрел на дымок, поднимавшийся над дулом револьвера Фокс, и бросился было к разбитому окну за спиной Дженнингса, но потом кивнул и попятился к двери.
Когда он вышел, колени у Фокс подогнулись и она рухнула на стул напротив Дженнингса. Уронив на пол «кольт», она закрыла рукой глаза.
— Я ненавижу вас больше, чем кого бы то ни было на свете. — Ее голос дрожал. — Я так давно вас ненавижу, что не помню времени, когда ненависть не была частью меня. Я не могу найти слов, достаточно крепких, чтобы выразить сожаление по поводу того, что не убила вас. Но я не могу этого сделать. Не понимаю почему, но просто не могу.
Частично причина была в том, что все это имело отношение к людям, которых она любила. Ее матери, Пичу, Таннеру. Но главной была та, что, убив Хоббса Дженнингса, она окажет этому негодяю услугу.
— И что произойдет дальше? — В комнате повисла тишина. — Вызовете шерифа?
Дженнингс отвел взгляд от созерцания стоявших перед ним, двух портретов.
— На самом деле я подумал о том, чтобы позвонить Пайперу и попросить его принести нам чаю. Вы пьете чай?
— Нет, конечно. Я не пью эту бурду. Кофе более приемлем, но лучше бы виски. В этот кошмарный день — только виски. — Она злобно посмотрела на него. — Благодаря вам я не благовоспитанная девушка, которая пьет чай. Я всегда выбираю виски, и большинство мужчин уже будут валяться под столом, а у меня ни в одном глазу. — Она вздернула подбородок и взглянула на него вызывающе.
— Значит, все же во всем этом было что-то положительное. Я понимаю, почему мой сын полюбил вас.
У Фокс дрогнуло сердце. Таннер. Но о нем она подумает потом.
Пока они ждали, когда Пайпер принесет виски — а он принес хрустальный графин и такие же стаканы, — Фокс в упор смотрела на Дженнингса. Никогда в жизни, сколько бы она ни пыталась, она не могла себе представить, что дело кончится тем, что она будет пить виски с человеком, которого она миллионы раз приговаривала к смерти.
Дженнингс поднял стакан, но Фокс не ответила на его жест.
— Почему?
— Не знаю. Наверное, я люблю вашего сына больше, чем ненавижу вас.
В ее голове и груди происходило нечто странное, словно что-то треснуло и вырвалось на свободу. Она надеялась, что Пич смотрит на нее. Ей хотелось бы сказать ему, что он был прав. Прошлого изменить нельзя. Пора забыть о старых ошибках, старых обидах. Расплата Хоббса Дженнингса за его преступление оказалась гораздо сильнее и мучительнее, чем скорая смерть, к которой она его приговорила. Как знать, возможно, Пич об этом догадывался.
А ее жизнь все же не прошла даром. Если бы она выросла в огромном особняке в окружении слуг, а ее друзьями были бы благовоспитанные люди с хорошими манерами, она не узнала бы так много интересного.
Она никогда не узнала бы, как чудесно пахнет утренний кофе, сваренный на костре. Или как приятно умываться холодной водой из реки. Ей не пришлось бы увидеть диких оленей и лосей, не довелось бы путешествовать через всю страну и радоваться каждому новому дню. Она не поняла бы, как хорошо ни от кого не зависеть и самой зарабатывать себе на жизнь. И самое худшее — она никогда не познакомилась бы с Пичем. Если бы она жила той жизнью, которая могла бы у нее быть, она не стала бы той, какой была на самом деле, а кем- то совершенно другим.
Но сейчас, сидя напротив старого человека, которого она пришла убить, Фокс поняла, что она нравится себе именно такой, какая она есть.
У нее как будто камень упал с
