провела пальцами по спутанным локонам. На голове творилось что-то невообразимое: ей вчера так часто приходилось отбиваться от бандитов, что половина шпилек была безнадежно утеряна. Словно прочитав ее мысли, Кейн нагнулся и, выдрав еще одну тоненькую полоску кожи из бахромы на своих потертых штанах, протянул ей. Просто невероятно, что разбойник способен проявлять заботу и внимание. Она приняла его дар, ненавидя себя за то, что в ней вспыхнуло чувство глубочайшей признательности к этому человеку.
Она разозлилась на себя и за то, что от его взгляда У Нее почему-то учащенно забилось сердце.
И даже сейчас, вспомнив тот его взгляд, она пришла в смятение. Девушка наступила на подол юбки и споткнулась. Чтобы не соскользнуть вниз, она инстинктивно ухватилась за ветку, и миска с булочками вылетела из руки. Острый конец обломившейся ветки проткнул ткань перчатки, расцарапав ей ладонь. Кристал вскрикнула от боли.
Кейн не дал ей упасть, поддержав за талию, затем вытащил ветку из перчатки.
— Сними ты эти чертовы перчатки, — бросил он.
— Ой, булочки, — охнула девушка, не обращая внимания на выступившую на ладони кровь. Ей отвратительна была сама мысль о том, что вдруг придется возвращаться в лагерь и снова печь булочки.
Кейн посмотрел на рассыпанные на тропинке подгоревшие рыхлые булочки и, припомнив, чем его потчевали на завтрак, покачал головой.
— Грязью такую стряпню не испортишь.
При других обстоятельствах Кристал наверняка почувствовала бы себя оскорбленной, но Кейн был прав: кухарка она никудышная. И девушка была рада этому. Разбойники из банды Кайнсона лучшего и не заслуживали. Их всех следовало бы отравить.
Она нагнулась и стала подбирать булочки, счищая с них грязь, но Кейн остановил ее.
— Я сказал, сними перчатки.
— Нет… — только и успела вымолвить Кристал. Кейн заставил ее выпрямиться и стянул перчатку с левой руки.
Его взгляд упал на ладонь девушки, и он заметил, что у нее нет обручального кольца.
— Я… после смерти мужа я осталась без денег. Мне пришлось продать кольцо, — заикаясь, проговорила Кристал, прежде чем сообразила, что лучше бы ничего не объяснять.
Кейн пристально посмотрел на девушку, словно думал, что по лицу сумеет определить причину ее нервозности.
— И долго вы были женаты?
— Два года. — Ложь слетала с ее губ сама собой.
— Он умер полтора месяца назад?
— Да.
Кейн внимательно рассмотрел ее палец, потер то место, где обычно носят кольцо.
— А следа от кольца нет, — криво усмехнулся он, довольный тем, что уличил ее во лжи.
Кристал промолчала. Если она приоткроет завесу своей тайны, ее отправят на виселицу.
Кейн схватил правую руку девушки и начал стягивать разодранную перчатку.
От страха закололо в спине. Она не может позволить, чтобы он увидел шрам на ее ладони. Не исключено, что на западе тоже развешаны объявления с ее приметами, и, если хотя бы одно из них попадалось Кейну на глаза, он сразу вспомнит, что за нее обещано огромное вознаграждение.
Кристал вырвала руку, готовая бороться до последнего, лишь бы только не дать ему увидеть то, что скрывается под перчаткой. Отбиваясь от Кейна, она измазала кровью его рубашку, но он не обратил на это внимания, словно кровяные пятна на одежде и схватка с ней давно уже стали для него делом привычным. Он опять поймал руку девушки, и на этот раз все ее усилия высвободиться ни к чему не привели. Кейн стянул перчатку, и глаза его заблестели от любопытства.
Шрам занимал почти всю ладонь. Он был удивительно красивый — в форме розы, выжженной на коже. Кристал с беспокойством наблюдала за реакцией разбойника. В глазах его отразилось недоумение, изумление, но сомневаться не приходилось: он впервые видел такой шрам. У девушки отлегло от сердца. Кейн выпустил ее руку и медленно поднял голову. Их взгляды встретились. Кристал догадывалась, что ему о многом хотелось спросить ее, но он знал: она не станет отвечать. Не говоря ни слова, девушка опустилась на колени и стала подбирать валявшиеся на каменистой тропинке булочки.
Кейн внимательно следил за каждым ее движением, словно надеялся таким образом прочесть ее мысли, заглянуть в ее прошлое. Четыре года она хранила свою тайну и теперь не собирается посвящать в нее кого бы то ни было. Кристал продолжала подбирать булочки, сдувая с них пыль и еще глубже пряча воспоминания о трагических событиях своей жизни.
Ей было тринадцать лет, когда сгорел ее дом. Семья ван Аленов считалась одним из самых авторитетных и респектабельных семейств потомков голландских переселенцев в Манхэттене. Они были богаты, но не кичились своим состоянием и жили тихо и мирно в старинном доме на Вашингтон-сквер. Теперь та жизнь вспоминается как нечто нереальное, как добрая милая сказка, некогда прочитанная в детской книжке. Ее родители любили друг друга и дочерей, Кристал и Алану, и те в свою очередь отвечали им любовью. В их тесном семейном кругу царила атмосфера глубокой привязанности и душевной близости, и они всегда радушно привечали мужа покойной тети, Болдуина Дидье, относились к нему как к родному. Правда, Кристал — тогда еще девочка-подросток — в его присутствии испытывала какую-то смутную тревогу и беспокойство. Его седая бородка клинышком и пронзительные голубые глаза пугали ее. Кристал он никогда не нравился. Однако Болдуин Дидье был человеком светским, и она помнила, как весело смеялись родители, внимая его сдержанным высказываниям. Они рады были обществу Дидье хотя бы потому, что с ним не было скучно.
Однако в то время как Кларисса и Джон ван Ален смеялись вечерами со своим зятем у тлеющего камелька, сам Болдуин Дидье сгорал от зависти. Поговаривали, будто ван Алены баснословно богаты: они владели огромным количеством акций старинной голландской «Вест-Индской компании», держали вклады в «Никер-бокер энд Нью-Йорк бэнк», им принадлежали участки земли на всем протяжении от Уолл-стрит до Харлем-ривер.
Родственников у них было мало. А когда от болезни желудка умерла сестра Клариссы (она была женой Дидье), дочери ван Аленов стали единственными наследницами ИХ СОСТОЯНИЯ.
Однажды ночью Кристал, которой недавно исполнилось тринадцать лет, проснулась от того, что в нос ей бил едкий запах дыма. Спрыгнув с постели, она пошла посмотреть, откуда валит дым, и очутилась в той части дома, где спали ее мать и отец. Комнаты были охвачены огнем. Возле кровати Клариссы и Джона ван Алена стоял Болдуин Дидье и с задумчивым выражением лица смотрел на ее родителей, спокойно лежавших под пылающим балдахином.
Кристал закричала. Дидье тут же куда-то исчез. Девочка решила, что он побежал вызывать пожарных, и молилась, чтобы так оно и было, но, когда, доковыляв через заполненную дымом комнату до кровати родителей, увидела кровь и погнутый золотой подсвечник, она поняла, что тушить огонь никто не приедет.
Теперь Кристал была уверена, что именно в тот момент у нее что-то перевернулось в голове и она на время позабыла все, что увидела. Потеря памяти, явившаяся следствием защитной реакции организма, уберегла ее рассудок от помутнения в результате полученного Потрясения, но сослужила ей и плохую службу: ее поместили в психиатрическую лечебницу. Не будучи в состоянии вспомнить, что произошло, она соответственно не могла и доказать свою непричастность к убийству отца с матерью. А то, что во время пожара она находилась в комнате родителей, сомнений не вызывало. Чтобы удостовериться в этом, достаточно взглянуть на ее ладонь.
В покоях родителей вся мебель и двери были снабжены одинаковыми серебряными рельефными ручками работы парижских мастеров; каждая из них была отлита в форме розы. Незадолго до того как Кристал приняла решение сбежать из лечебницы, память вернулась к ней, и теперь девушка вновь могла пережить каждую минуту той ужасной ночи, проведенной в спальне родителей. Подсознательно она понимала, что отцу с матерью помочь уже нельзя. Вокруг плясали языки пламени, и она кинулась прочь из комнаты. Но Дидье запер дверь.
Словно загнанный зверек, дергала она раскаленную металлическую ручку, пока не выбилась из сил, а в ладошку не впечаталось клеймо. Кристал вспомнила, как подкосились колени и она упала на пол; ее белая
