С тем, что не под силу одному, справятся двое: на следующий день они разогнули прутья в решетке, разгораживавшей камеру, и Сигвар проник на половину Конана. Он двигался уже совсем уверенно; рана на бедре затянулась, подернулась нежной кожицей и не требовала ежедневных промываний жгучим брандом. Теперь асир пользовал напиток лишь по прямому назначению – лил в глотку.
Они решили пилить оконные прутья во время поединков на ристалище. Ночью и днем, когда праллов выводили на прогулку, это было бы невозможным; как ни остерегайся, как ни осторожничай, а железо будет скрипеть и визжать под напильником, подавая сигнал охране. Но во время схваток, когда звенит оружие, когда вопли разгоряченной толпы наполняют овальную чашу амфитеатра, когда внимание стрелков приковано к арене, когда под ногами сражающихся вихрится песок – в это время удалось бы не только перепилить железные прутья, но и переделать их в ножи, если б у пленников имелись молот и наковальня.
Резать обломком напильника толстые железные прутья – нелегкий труд, но Конан и Сигвар были сильны и работали попеременно. Один пилил, другой развлекал труженика всякими историями; и было в этих рассказах много сходного, много говорившего о том, что оба они – с одного поля ягоды, и неважно, как называется то поле – Киммерией или Асгардом. Постепенно лед недоверия таял, а дело двигалось; перерезанные прутья падали на пол один за другим, а камень под ними покрывался тонким слоем опилок. Так они работали два или три дня, каждый раз тщательно сметая опилки наружу и перемешивая их с песком, до которого удавалось дотянуться сквозь оконце. Выпиленные прутья Конан вставлял назад, укрепляя их хлебным мякишем и бараньим салом, так что заметить ущерб, нанесенный решетке, было бы нелегко.
За эти дни он многое узнал о Сигваре Бешеном – и, прежде всего, о том, как асир очутился на ристалищах Хаббы. По словам Сайга, он с десятком приятелей подрядился охранять заморанских купцов, торговавших тканями и драгоценными резными амулетами из яшмы, малахита и других камней. Каравэн их покинул Шадизар, благополучно (если не считать пары стычек с разбойниками) перевалил через Кезанкийские горы и в назначенное время прибыл в Султанапур, большой и оживленный туранский порт на берегах Вилайета. Здесь купцы зафрахтовали судно, ибо в намерения их входило пропутешествовать на юг вдоль морского берега, посетив по дороге все крупные туранские города – Аграпур, Шангару и Хоарезм.
Но после Аграпура их постигла неудача: во время страшной бури, какие случаются на просторах Вилайета, корабль отнесло к востоку и сильно потрепало. Мачта сломалась и, падая, пришибла нескольких матросов и стражей; Сигвара задело реей по голове, и он провалялся без сознания целых два дня.
За это время корабль успел сменить хозяев. Вилайетские пираты, прятавшиеся в прибрежных бухточках Ксапура и других мелких островков, имели прибыльный обычай прочесывать морские воды после штормов и бурь, собирая богатый урожай на полузатопленных и разбитых купеческих судах. Барк, на котором плыл Сигвар, попал в лапы Кайдура Кривозубого, который обычно не церемонился с пленниками, спуская их за борт. Но на сей раз он явил милость; до Хаббы было недалеко, и Кайдур решил, что глупо топить живой товар, стоивший немалых денег на хаббатейских невольничьих рынках. Так Сигвар Бешеный и очутился на ристалище Митры.
Выслушав эту историю, Конан хмыкнул.
– Ты мог бы договориться с этим Кайдуром, – вымолвил он, продолжая перепиливать прут. – Пираты уважают хороших бойцов, и им всегда нужны люди.
– Нет, не мог, – Сигвар помотал кудлатой головой. – Несговорчивый скот попался, обмочи его брюхатая волчица! Хоть зубы у него были кривые, да башка варила хорошо: сразу понял, что два кусачих пса не уживутся в одной клетке! Оно и верно. Если б Кайдур меня развязал и позволил бы дотянуться до топора, сейчас на свете было бы одним кривозубым меньше. Так что я на него зла не держу, он был в своем праве.
– Не в своем праве, а в своей силе, – уточнил Конан. – Дотянулся бы ты до топора, и право было б на твоей стороне.
– Согласен, – буркнул Сайг, сменяя киммерийца у окна. Он бросил взгляд на ристалище, где два пралла молотили друг друга шипастыми дубинками, и пробормотал: – А этот, слева, неплох! Клянусь имировыми кишками, я не успею допилить прут, как второй парень окажется с разбитой головой!
– Если ты будешь болтать, а не работать, то скоро потеряешь свою. Пили, рыжий ублюдок!
– А ты, воронья башка, рассказывай что-нибудь! – Асир с ожесточением принялся водить напильником.
– то?
– Ну, поведай, как ты сюда угодил. Конан свирепо оскалился.
– Попутчики меня продали, два купца, туранские гадюки! Плыл я с ними на корабле в согласии и дружбе, а на берегу зазвали они меня в кабак, напоили и сдали с рук на руки портовой страже. Уснул я пьяный на мягких коврах, с тремя красотками под боком, а проснулся в железе… Вот так-то!
– А зачем туранцам это делать? – изумился Сайг.
– Почем я знаю? Может, их от пошлин освободили… Они в Хаббе каждые два месяца бывают по торговым делам и, видно, наслышались, что появился тут боец, один глупый рыжий асир, коему никто не может намять холку… Вот и решили выслужиться, сдать меня хаббатейцам к собственной выгоде!
Сигвар покачал головой.
– Странное дело! Конечно, псе хаббатейцы – крысы, жабы и шакалы, но с законами у них строго. Меня сюда привезли как невольника и продали как раба. Но ты-то был свободным человеком! И чужестранцем! Таких в Хаббе без вины не трогают.
– Нашли и вину, – мрачно заметил Конан. – Будто бы я платил в кабаке поддельным серебром, ломал столы и бил всех подряд. А еще хулил их поганого Трота и громоносного осла, царя Хаббатеи.
– Может, так оно и было? Чего не сделаешь спьяна…
– Не было! Я только и успел, что накачаться вином да переспать с тремя девчонками!
– Хмм… Ну, тебе видней… А девки-то хоть оказались хороши?
Конан ухмыльнулся.
– Еще как хороши! Напильник ведь они бросили… в пироге…
– О! – Сайг на мгновение оторвался от решетки. – Значит, пришелся ты им по сердцу, киммерийский козел!
– Митра их надоумил, – сказал Конан. – Не иначе, как сам Митра.
– Митра внимает тем, за кого молятся жрецы, а они и слова не скажут бесплатно. Какое дело Митре до нищих бродяг вроде нас с тобой?
– До тебя ему, может, и дела нет, а за мной он приглядывает. Я ему нужен.
– Это еще зачем? – Аснр, пораженный, прекратил пилить и уставился на Конана. Поколебавшись, тот начал свой рассказ: о том, как встречались ему время от времени слуги Митры, грозные воители, сражавшиеся и стальными мечами, и огненными молниями; о том, как возмечтал он овладеть их смертоносным искусством; о том, как отправился в дальнюю дорогу в гирканские степи, за которыми на склоне гор живет божественный старец, Наставник, дарующий власть над сталью и огнем.
Сигвар слушал, словно зачарованный. Когда история закончилась, он потянулся к бороде, рванул ее несколько раз, глубоко вздохнул и спросил:
– А дорого ль берет тот старикан за свои секреты? И я бы не прочь научиться пускать молнии, если цена невелика…
– Невелика, – ухмыльнулся Конан.
– Ну? Тогда и я с тобой! Раздобудем по дороге золота да камней, тканей да ковров, нагрузим на верблюда – так, что у него горб просядет, – и приволочем твоему старику…
– Золото да ткани ему без надобности, – сказал Конан. – Вся плата за учение – обет. Клятва, что никого не обидишь и не прольешь зря чужой крови.
Сигвар приуныл.
– Такого обещанья я дать не могу, – произнес он, вновь принимаясь за решетку. – Я и трезвый-то случается бешусь, а уж как выпью вина… – асир сокрушенно покачал головой. – Нет, это не по мне! Разве можно поклясться, что никого в жизни зазря не пришибешь? Коль такое про человека станет известно, его не будут бояться, а тогда и чародейство не спасет. Всадят нож из-за угла, и отправишься на Серые Равнины
